#20, 10 июня 2003 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ... "i" (N20 от 10.06.2003) ...В АНГЛИИ: РАБОТА ДЛЯ СТУДЕНТОВ Обучение в вузах сейчас стоит недешево, поэтому многие студенты ищут возможность заработать деньги. Такую возможность вам предоставляет агентство «ХЭППИ-ТУР». Мы проводим набор студентов на работу в Англию. Наш клиент – здесь Беседовала Татьяна КРУПИНА (N20 от 10.06.2003) Пришел клиент, отправил деньги. Операционистка: – Спасибо, что воспользовались услугами системы «Анелик». Когда в следующий раз что—то будет нужно, приходите ко мне. Клиент внимательно смотрит на нее и говорит: – Девушка! Я, наверно, только деньги отправлять приду! На саммите в Эвиане Россия была «как все». Надолго ли? Татьяна КРУПИНА (N20 от 10.06.2003) Встреча «большой восьмерки» в Эвиане преподнесла долгожданный, но от этого не менее приятный сюрприз: Россию приняли «за своего». Все двери оказались гостеприимно распахнуты, все проблемы обсуждались при полном составе участников, и статус России как державы мирового значения наконец-то был полноценно подтвержден. Германия окончательно решила «еврейский вопрос» Элияху САЛПЕТЕР (N20 от 10.06.2003) ТУДА, ВПЕРВЫЕ ЗА ВСЮ 55-ЛЕТНЮЮ ИСТОРИЮ НОВОГО ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА, ТЕПЕРЬ ПРИБЫВАЕТ БОЛЬШЕ ИММИГРАНТОВ, ЧЕМ В САМ ИЗРАИЛЬ Таков прошлогодний рекорд: менее 19.000 евреев переехали из независимых государств бывшего Советского Союза в Израиль, тогда как в Германии зарегистрировано 19.262. Жорж НИВА: «Советская власть сохранится благодаря писателям» Михаил ОЙСТАЧЕР (N20 от 10.06.2003) Жорж Нива, пожалуй, самый знаменитый современный славист. По крайней мере, один из наиболее известных людей, занимающихся славянской филологией и культурой. Известен не только своими работами, но и тем, что в советское время возил на Запад рукописи, запрещенные в Советском Союзе. Дружил с Борисом Пастернаком, Александром Солженицыным, Булатом Окуджавой и другими знаменитыми авторами. Нынче является профессором Женевского университета и входит в попечительский совет недавно образованнного женевского отделения юридического факультета МГУ. Почти все обратят на вас внимание Михаил ОЙСТАЧЕР (N20 от 10.06.2003) Foundation: вряд ли тот, кто хоть изредка интересовался британским образованием, увидел это слово впервые. Довольно популярное у нас слово. Напоминаем, что так называется программа для иностранцев, желающих поступить в британский университет. Необходимое чистилище. Напоминание о разнице между британской системой и всеми остальными. Юрмалу – детям! "i" (N20 от 10.06.2003) МОЖЕТ, И ВАШ РЕБЕНОК «СДЕЛАЕТ» КУРНИКОВУ? Этим летом у российских школьников появилась возможность побывать в новом детском лагере спорта и отдыха неподалеку от Юрмалы. Италия: сделаем это медленно Ольга ВОЛКОВА (N20 от 10.06.2003) Чья—то жизнь явно удалась. Вот у анонимной группы туристов из Тюмени, способных приехать в это место релаксации миллионеров за свой счет, – их жизнь удалась определенно: «Спасибо за незабываемый отдых», – криво написали они в отельской книге отзывов, сделанной из бумаги ручной работы. Незабываемый – это точно: тюменцы здесь были совсем не вчера, но память о них до сих пор стучит в сердца местного населения, ибо здесь такого еще не видели, о таком еще не слышали и даже не предполагали, что такое возможно. 1 ------------------------ СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ... "i" (N20 от 10.06.2003) ...В АНГЛИИ: РАБОТА ДЛЯ СТУДЕНТОВ Обучение в вузах сейчас стоит недешево, поэтому многие студенты ищут возможность заработать деньги. Такую возможность вам предоставляет агентство «ХЭППИ-ТУР». Мы проводим набор студентов на работу в Англию. Оформление всех выездных документов занимает 5 рабочих дней. В Англии студентов встречают представители агентства, которые обеспечивают размещение, трудоустройство и т. д. Выезд производится по шестимесячной студенческой визе, которую можно продлить, не выезжая из Англии. Если студент не хочет посещать языковые курсы, возможно трудоустройство на полный рабочий день с оплатой от 4,5 до 6 фунтов в час (или $$1.200-1.600). Кроме работы, конечно, предлагается и обширная культурная программа: посещение театров, музеев, а по вечерам и дискотек. Многие хотят попасть в Англию, но не все хотят возвращаться оттуда. Стоимость нашей программы составляет $1.300, срок оформления – 10 дней, включая оформление визы на полгода, авиабилет в две стороны, страховку, консультации, устройство на работу. «ХЭППИ ТУР» (лиц. ФМС № 15200РФ321/1П); тел./факс: (095)284 3327, 504 6735, 783 3598 ...В АНГЛИИ: ЕСЛИ ХОТИТЕ ПРОВЕСТИ ЛЕТО С ПОЛЬЗОЙ – ТОРОПИТЕСЬ! Компания «Терезис» предлагает всем молодым и целеустремленным людям возможность совершить рывок в своей карьере или образовании, изучив английский язык. Мы предлагаем вам доступные по цене языковые курсы в аккредитованных Британским Советом школах. Для того чтобы начать оформление, вы предоставляете: загранпаспорт, копию всех страниц общегражданского паспорта, 2 фото 3.5 на 4.5 мм и заполняете анкету. После оплаты обучения школа пришлет документы, необходимые для обращения в посольство за студенческой визой. Обучение не единственное дело, которым может заниматься студент. Благодаря недавним реформам, сегодня иностранным студентам в Великобритании стало гораздо легче подрабатывать. Вы сможете работать на полставки, по выходным или по вечерам после обучения. В Великобритании вы можете получить любые знания, а не только языковые. В Великобритании насчитывается более 3 тысяч учебных заведений, принимающих иностранных студентов. Учитывая свои цели, потребности и уровень подготовки, вы всегда сможете подобрать для себя подходящее учебное заведение. Британские дипломы и сертификаты признаны и принимаются во всем мире. Образование и рабочий опыт, полученные в Великобритании, – надежная основа вашего будущего и карьеры, гарантия высокой зарплаты. После окончания курса профессиональной подготовки вы имеете право подать заявление с просьбой о работе в Великобритании по программе TWES (Training and Work Experience Scheme). Наиболее вероятная работа для студентов – рестораны, кафе, гостиницы и другие предприятия сферы обслуживания. Также наша компания проводит набор кандидатов для работы в качестве обслуживающего персонала в высококлассных отелях Великобритании. Контракты с отобранными кандидатами будут заключены на один год. Требования к кандидатам: возраст 18-30 лет, знание английского языка. Предыдущий опыт работы приветствуется. «ТЕРЕЗИС» (лиц. ФМС № 15202РФ227/1П); (095)916 3030; e-mail: icbase@icom.ru, www.terezis.hotmail.ru ...В ЕВРОПЕ, КАРИБСКОМ БАССЕЙНЕ, НА СЕВЕРНОМ МОРЕ: РАБОТА НА КРУИЗНОМ ЛАЙНЕРЕ В компании «АРКТУР ВОЯДЖЕР. М.К.» проводятся курсы подготовки к успешному прохождению собеседования с работодателем по специальности: официанты, бармены, официанты в баре, помощники официантов и барменов, повара, ресепшн, горничные, уборщики, парикмахеры, массажисты, мастера маникюра и педикюра. Возраст предентентов от 20 до 35 лет, со знанием английского языка. Оформляется только рабочая виза. «АРКТУР ВОЯДЖЕР. М.К.» (лиц. ФМС 15202РФ539); (812)323 1595, 325 6321, 325 6323 ...В США: WORK & STUDY 2003 Продолжается набор на программу Work & Study 2003. Программа предусматривает работу в сфере обслуживания (официанты, бармены, уборщики, помощники поваров, горничные, кассиры, парки развлечений и т. д.) с зарплатой от $$1.500 до 2.500 в месяц и обучение в лучших американских университетах и колледжах на период от 2 месяцев до 3 лет. Участники программ могут улучшить знание английского языка, получить разговорную практику, улучшить свое материальное положение и отлично отдохнуть летом. По окончании программы выдается сертификат американского образца, который обязательно пригодится. Студенческая виза F1, которая открывается по этой программе, дает право многократного въезда на территорию США, что позволяет съездить на каникулы на несколько дней домой и вернуться. Проживание предоставляется в кампусах со всеми удобствами на территории учебного заведения, либо в частном секторе. Для участников обменных программ прошлых лет и лиц, посещавших США, – льготные условия по оформлению виз. Всем своим клиентам Kомпания IST гарантирует всестороннюю поддержку во время пребывания за рубежом, что обеспечивается прямыми эксклюзивными контрактами с американскими работодателями. Если и вы хотите успеть выехать в начале лета, то необходимо быстрее подать заявку на участие в программе. ...В АНГЛИИ: ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ В Англии требуется персонал для работы в сфере гостиничного, ресторанного и туристического бизнеса (горничные, официанты, бармены, продавцы, уборщики и т. д.). Оплата почасовая, от четырех фунтов в час ($$900-1.100 в месяц). Для молодежи от 18 лет предлагается выезд по программе Work & Study («Учись и работай»). По условиям программы можно совмещать работу (в свободное от учебы время, 20 часов в неделю) с изучением английского языка в колледжах Лондона (15 часов в неделю). Предоставляется проживание, медицинская страховка, сертификат по окончании обучения. Все предлагаемые колледжи имеют государственную аккредитацию. Окончательно выбрать вакансию и правильно оформить документы, забронировать и выкупить авиабилеты, оформить международные студенческие карточки ISIC/ITIC/IYTS, медицинскую страховку и страховку от отказа в визе можно в Компании IST. «IST» (лиц. ФМС № 15200РФ338); (095)971 0033, 281 2161, 281 9864, факс: (095) 284 5650; www.job4u.ru, е-mail: rabota@sl.ru ...В АНГЛИИ: «ЛЕТНИЕ СТУДЕНЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ» Компания «ВИЗАВИ-МИЛЛЕНИУМ» продолжает набор участников на программу «Летние студенческие программы» в Великобритании. Программа предусматривает работу в сфере обслуживания (официанты, бармены, уборщики, помощники поваров, горничные, кассиры и др.) на период от 2 до 6 месяцев. Вы сможете не только повысить свои знания английского в стране-носителе языка, но и достаточно хорошо заработать в качестве обслуживающего персонала в отелях, гостиницах, барах, ресторанах, магазинах, домах престарелых и т. д. Минимальный уровень доходов составит от $$190-250 в неделю. В отелях предусмотрено двухразовое бесплатное питание (континентальный завтрак и обед). Тем, кто хочет попробовать себя в сельском хозяйстве, компания может предложить вакансии по сбору, сортировке фруктов и овощей в пригороде Лондона с уровнем доходов от $$250 до 300 в неделю. А те, кто умеет строить, могут попробовать свои силы в строительстве. Здесь минимальный заработок составит $320 в неделю. Сроки пребывания определяет сам участник программы. Возраст участников программы 18-29 лет. Все вопросы по оформлению выезда (оформление студенческой визы, приобретение авиабилетов и др.) компания «Визави-Миллениум» берет на себя. Срок оформления – в течение 1-2 недель. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЦЕНТР ПО ТРУДОУСТРОЙСТВУ ЗА РУБЕЖОМ «ВИЗАВИ-МИЛЛЕНИУМ» (лиц. ФМС № 15203РФ278/1П); (095)208 8570/9356/9415/9516/9115; www.visavimillennium.ru, info@visavimillennium.ru //работа ---------------------- Наш клиент – здесь Беседовала Татьяна КРУПИНА (N20 от 10.06.2003) Пришел клиент, отправил деньги. Операционистка: – Спасибо, что воспользовались услугами системы «Анелик». Когда в следующий раз что—то будет нужно, приходите ко мне. Клиент внимательно смотрит на нее и говорит: – Девушка! Я, наверно, только деньги отправлять приду! (Анекдот от «Анелика») Филиал армянского банка «Анелик» в Москве – первопроходец российского рынка переводов без открытия счета, ощутимый конкурент мощных американских систем (сравнительный анализ систем денежных переводов был проведен «i» в № 18 от 27 мая 2003 года). Если кто—то сумел создать конкурентоспособный товар, который оказался достойной альтернативой продуктам западных стран, сразу становится интересно: а как, собственно, это получилось? В чем фишка? Как удалось «встать на равную ногу» с зарубежными компаниями, которые обкатывали свои продукты десятилетиями? Эти и другие вопросы мы и обратили к директору филиала ООО «Банк Анелик» в Москве Армену КАЗАРЯНУ. – Как вообще родилась идея заняться переводами без открытия счета? Как начиналась работа, каким образом удалось привлечь клиентов? – А изначально и не было мысли о денежных переводах, идея родилась из жизни, сама собой. В конце 1996 года меня пригласили реанимировать филиал армянского банка «Анелик». Центробанк хотел его закрыть, филиал себя не оправдывал, здесь работало четыре человека, не было денег, клиентуры. Нужно было создать поток клиентов, предложить что—то очень нужное, привлекательное. Важным оказалось то, что филиал и банк находятся в одном юридическом поле. Это и дало возможность начать переводы денег в Армению. Времена были тяжелые, в 1996-1997 годах обстановка была достаточно криминальной, а людям необходимо было отсылать на родину в Армению заработанные здесь деньги. Мы провели переговоры с армянской диаспорой, по сути, призвали ее к пользованию нашими услугами. А ведь только в Москве и Московской области полмиллиона армян – колоссальная клиентура! И с января 1997 пошли переводы. Никакой системы еще не было, была просто работа, которую нужно было делать. За 1997 год оборот составил 18 миллионов долларов, несмотря на то, что в это время Western Union уже работал на российском и армянском рынках. – Какой период был для системы наиболее тяжелым, какие трудности пришлось преодолевать? – 1998 год, конечно. Статус филиала был неясен, Центробанк не мог ничего обещать, и тогда мы с председателем правления Русславбанка провели изящную «рокировочку» – открыли филиал Русславбанка в операционном зале филиала банка «Анелик». Все сотрудники перешли на работу в Русславбанк, помещение было отдано ему в аренду. Потом,когда ЦБ выдал филиалу нормальную лицензию, провели обратную операцию. Но бизнес – штука серьезная. Опробовав продукт, Русславбанк решил, что ему интересно будет создать нечто вроде системы «Анелик». Тем не менее реализация самостоятельного проекта – системы Contact – была им проведена не «пиратским» образом, а после переговоров, разделения партнерской сети и согласования с «Анеликом». С тех пор две системы работают по сути в тандеме – сеть участников системы «Анелик» доступна клиентам Русславбанка и наоборот. Сотрудничество выгодно обеим системам. Ну и, конечно, очень тяжело прошел дефолт: объем переводов резко упал, народ из России валом повалил обратно в Армению, закрыв здесь бизнес – Армению кризис не затронул. – На кого ориентирована система «Анелик», кто ею пользуется? – Наша система защищает прежде всего интересы людей из бывшего постсоветского пространства, она, в общем, не рассчитана на западного человека. Дело в том, что в Western Union бланк нужно заполнить на английском, нельзя ошибиться, и это трудно, особенно для тех, кто занят физическим трудом – обычно они и русский-то знают не в совершенстве. Представьте себе таджичку из аула, пришедшую в банк за переводом по Western Union – она же так и уйдет без денег... В «Анелике» – бланк на русском, и заполняют его операционистки. – Вы строили систему, когда на рынке уже работали «зубры» – MoneyGram и Western Union. Какие преимущества системы позволили вести с ними реальную конкуренцию? – Основное преимущество системы – низкие тарифы на переводы, соответствующие сумме перевода. Ведь если послать через Western Union 50 долларов, то нужно заплатить 15 долларов, то есть совершенно неадекватно. В MoneyGram только после 2.000 долларов процент становится сравнимым с Анеликом. Тарифы системы понятны, стоимость перевода утверждена в процентах, нет сложной шкалы, как в западных системах. – Да, но мне, например, кажется неудобным гонять человека за десятью тысячами долларов на другой конец города – можно заплатить немного больше, перевести через MoneyGram и быть спокойным. – А вы попробуйте перевести $10.000 по MoneyGram или Western Union – вам просто не дадут, особенно если отправляете из бывшего СССР или мусульманской страны. Посчитают, что это отмывание денег – нужно иметь документы в очень большом порядке, чтобы воспользоваться услугами этих «зубров» при переводе таких сумм. Конечно, гражданину Америки позволят: «жена Цезаря вне подозрений». В «Анелике» большие суммы почти не встречаются: средний размер перевода – 380 долларов (в Western Union или MoneyGram – около 630). У «Анелика» основная масса переводов – по 100-200 долларов, то есть заработал – отложил – послал. Да, наша система развивалась чисто банковским путем – деньги, отправленные из одного пункта, приходят в другое совершенно определенное место. Если клиенту нужно отправить деньги, например, в Тбилиси, то перед ним выкладывается список ближайших пунктов, и он выбирает тот, который наиболее удобен. Ну и наконец – представьте, что вам прислали деньги, вы их давно ждете. Да вы пешком пойдете на другой конец города, чтобы получить! – А преимущества по скорости перевода? Этого же вы отрицать не будете – у них операции проходят гораздо быстрее! – Что касается скорости перевода, то у Western Union или MoneyGram она, конечно, декларируется, но это – чистая теория. Они, конечно, могут это организовать, но здесь включается вопрос часовых поясов, праздников и тому подобного. Если вы послали перевод откуда-нибудь из Европы или Америки, то, вероятно, в солнечной Грузии уже ночь. Кому ночью нужен этот перевод? Потом суббота, воскресенье, потом праздники – банк закрыт, и клиент все равно получит перевод на пятые сутки... Впрочем, у «Анелика» тоже уже есть круглосуточные пункты приема переводов. – На чем сформировалось доверие к банку? – На опыте клиента, который регулярно получает и отправляет деньги и не имеет проблем. Ежедневно через наше отделение проходит около 900 человек, и «сарафанное радио» разносит информацию. Кроме того, доверие было сильно укреплено во время дефолта – банк ни на минуту не прекращал переводы, несмотря на потери. В системе информацию не утаишь, наблюдателем здесь является каждый клиент. – Как вы считаете, верно ли была выбрана стратегия, правильно ли вы все делали? – Да, считаю, все было сделано верно – смотрите, сейчас же очень многие банки пытаются наладить переводы по СНГ! Сегодня расплодилось такое множество конкурентов, что просто невозможно думать иначе – дурной продукт никто копировать не будет. Система существует, она мобильно работает, растет, эффективность ее повышается. А рынок стран СНГ принадлежит не MoneyGram или Western Union, а тандему «Анелик» – Contact. //бизнес ----------------------- На саммите в Эвиане Россия была «как все». Надолго ли? Татьяна КРУПИНА (N20 от 10.06.2003) Встреча «большой восьмерки» в Эвиане преподнесла долгожданный, но от этого не менее приятный сюрприз: Россию приняли «за своего». Все двери оказались гостеприимно распахнуты, все проблемы обсуждались при полном составе участников, и статус России как державы мирового значения наконец-то был полноценно подтвержден. Чему Россия этим обязана? Какой-то один фактор выделить невозможно. Сказалось достаточно аккуратное погашение Россией внешнего долга, свою роль сыграли более-менее устойчивая динамика роста ВВП, относительно прогнозируемая денежная и валютная политика, активное наращивание Центробанком золотовалютных резервов, открытость в процессе переговоров с ВТО и многое другое. Вероятно, и встреча лидеров в неформальной обстановке в Санкт-Петербурге непосредственно накануне саммита в Эвиане также способствовала росту симпатии к России. Что ж, если это так, то суммы, сравнимые с годовым бюджетом Санкт-Петербурга (по оценке Валентины Матвиенко), были потрачены не зря – хотя, конечно, лучше было бы имидж заработать, а не заплатить за него. Вон Италия какая-нибудь ничего подобного не устраивает, а уважения к ней не меньше. Огорчает в этой ситуации одно: все наше хорошее поведение в отношении внешнего долга и прочие достижения связаны с высокими ценами на нефть. Если в обозримом будущем найдется альтернативный источник энергии (удовлетворяющий экономическим и экологическим требованиям), то российской экономике, видимо, придется плохо. Попытки найти такой источник делаются давно, но реальной замены нефти пока нет – впрочем, если, например, удастся создать эффективную водородную энергетику, то Россия встанет обратно на место Кот д’Ивуара, откуда поднялась совсем недавно. Поэтому радоваться и трубить в фанфары рано, успех нужно закреплять, и одной демагогии для этого недостаточно – нужны дела. А их—то как раз и не хватает: улучшения инвестиционного климата не наблюдается, рассмотрение законопроекта о страховании вкладов перенесено на осень, налоговое бремя по-прежнему тяжело. //бизнес ----------------------- Германия окончательно решила «еврейский вопрос» Элияху САЛПЕТЕР (N20 от 10.06.2003) ТУДА, ВПЕРВЫЕ ЗА ВСЮ 55-ЛЕТНЮЮ ИСТОРИЮ НОВОГО ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА, ТЕПЕРЬ ПРИБЫВАЕТ БОЛЬШЕ ИММИГРАНТОВ, ЧЕМ В САМ ИЗРАИЛЬ Таков прошлогодний рекорд: менее 19.000 евреев переехали из независимых государств бывшего Советского Союза в Израиль, тогда как в Германии зарегистрировано 19.262. Перевесили социальные льготы, предоставляемые иммигрантам в Германии, страх интифады в Израиле и невозможность для многих перебраться в Соединенные Штаты, страну, и по сей день самую желанную для советских евреев. «Русские» вливаются в германское еврейство, придавая его лицу новые черты, меняя не только количественно, но и качественно. За последнее десятилетие германское еврейство увеличилось в три-четыре раза, а русский язык стал самым распространенным языком общения в его среде. Никто не знает, сколько было евреев в обеих Германиях до их объединения – ведь не все отваживались открыто декларировать свою национальную и религиозную принадлежность. А тут еще смешанные семьи, фальшивые документы, свободно добытые на бывшей родине и дающие право на въезд в Германию. Поди сосчитай. Хотя официальная статистика называет некоторые цифры. Например, в конце 1980-х германскими евреями называли себя 20.000-30.000 человек. Сравним: до прихода нацистов к власти в 1933 году в Германии проживало около полумиллиона евреев. Правительство Германии не скрывает своей заинтересованности в возрождении еврейства, но этого-то как раз и не происходит. Сегодня сюда приезжают отнюдь не потомки славного еврейского племени, населявшего страну до прихода нацистов. После второй мировой войны выжившими в Холокосте и оказавшимися в беженских лагерях были в основном восточноевропейские евреи, которые не могли ни вернуться на родину, ни эмигрировать в США или Израиль. Вот эти «ветераны», их дети и внуки теперь и вынуждены абсорбироваться, пользуясь щедростью правительства. Их набралось уже 100.000 – прибывших с Востока после падения Берлинской стены. Российским иммигрантам приходится сначала учиться быть евреями, а уж потом – германцами. Таков многоступенчатый процесс поиска ими новой идентичности. По мнению Цили Кугельман, директора Еврейского музея в Берлине, лишь через два—три поколения нынешние иммигранты станут серьезной творческой составляющей германский культуры. А пока что они не ходят в Еврейский музей: «Это не их история. Для них все это – чистая экзотика». Ронен Райхман, израильский преподаватель факультета еврейских исследований в знаменитом Университете Гейдельберга, рассказывает: на факультете почти все студенты-евреи – иммигранты из стран восточноевропейского блока, в основном из бывшего СССР. И хотя только четвертая часть этих молодых людей – евреи по Галахе (еврейскому закону), все они говорят, что испытывают опустошенность и мечтают обрести наконец свою еврейскую идентичность. Большинство общин сотрясает конфронтация между ветеранами и новичками. Старики упрекают «русских» в том, что они рвутся – и иногда небезуспешно – к руководящим должностям и контролю над деятельностью общины, что их интересуют только деньги и что они ничего не знают об иудаизме. «Русские» же настаивают на том, что они – большинство в общине, а значит, и расходовать надо больше на их экономическую и культурную абсорбцию. По мнению д—ра Александра Бреннера, бывшего атташе по науке в германском дипломатическом корпусе, еврейская община и власти Германии сейчас стоят перед проблемой: как относиться к иммиграции из СНГ? Израиль недоволен, что иммигранты отдают предпочтение Германии, а еврейские общины Германии заинтересованы в увеличении своей численности. Германское правительство знает об этом противоборстве, но не спешит вносить изменения в интеграционную политику: это было бы противозаконно и навлекло бы обвинения в том, что «Германия опять депортирует евреев». Да, сами евреи новой генерации предпочитают Германию. Жизнь там представляется им менее проблематичной, чем в Израиле. Негативных эмоций, связанных с трагическим прошлым, они не испытывают. Опыт предков не обременяет сознания и чувств, а память свободна от излишеств мрачных картин. Что уж говорить о тех, для кого Холокост – не более чем предания пусть и не очень глубокой, но старины. Сталинский антисемитизм, преследования евреев на бывшей родине для них куда ближе и конкретнее. А вот среди старой иммигрантской поросли, среди тех, кто, пережив Холокост, угодил в беженские лагеря, и среди их детей – все еще наблюдается внутреннее отторжение Германии как врага, и иногда они даже обвиняют новых иммигрантов в том, что они больше немцы, чем евреи. Герман Симон, глава Центра иудаики Еврейского исследовательского института в Берлине, убежден, что сами иммигранты очень отличаются друг от друга в социально-культурном плане: уж слишком разителен контраст между теми, кто приехал из Санкт-Петербурга, и, скажем, выходцами с Кавказа. И люди одной волны иммиграции не похожи на тех, кто прибыл с другой волной. «Евреи, которые совсем ничего не знают об иудаизме, приезжают к евреям, которые знают об иудаизме чрезвычайно мало, – говорит Симон. – Никто не может предсказать, каким будет следующее поколение.» //эмиграция --------------------- Жорж НИВА: «Советская власть сохранится благодаря писателям» Михаил ОЙСТАЧЕР (N20 от 10.06.2003) Жорж Нива, пожалуй, самый знаменитый современный славист. По крайней мере, один из наиболее известных людей, занимающихся славянской филологией и культурой. Известен не только своими работами, но и тем, что в советское время возил на Запад рукописи, запрещенные в Советском Союзе. Дружил с Борисом Пастернаком, Александром Солженицыным, Булатом Окуджавой и другими знаменитыми авторами. Нынче является профессором Женевского университета и входит в попечительский совет недавно образованнного женевского отделения юридического факультета МГУ. Теперь он имеет самое прямое отношение к российскому образованию, и это – хороший повод для разговора. По предложению господина Нива мы затеяли интервью возле Кузнецкого моста. В кафе с шумными разговорами и кофейным аппаратом, который издавал время от времени громкий скрежещущий звук. Так что диктофон пришлось водрузить на подставку из чашек, чтобы слова исправно ловились. – Господин Нива, сначала о вашем недавнем поступке. Только что в Женеве открылось отделение юрфака МГУ, и вы вошли в попечительский совет отделения... – Да, но я сам не юрист. Не задавайте мне слишком острых вопросов о юриспруденции, тут вы ответов не получите... – Хорошо-хорошо... – Я услышал об этом проекте года четыре тому назад. Мало-помалу убедился, что проект имеет смысл и для Женевы, и для русской молодежи, которая хочет за границей получить российский диплом. Знаете, может так оказаться, что мы только начинаем с юридического факультета, а потом присоединятся другие факультеты. И будет нечто вроде американских колледжей, у которых есть филиалы в Женеве, во Флоренции, в Париже... – А если бы открывал свое отделение не юридический факультет, а какой-то другой, вы тоже пошли бы в попечительский совет? – Конечно! Я бы еще охотнее вошел в попечительский совет филфака, истфака или философского факультета. В общем, это означает продолжение существовавшей в 19 веке традиции русской Женевы. Когда в Женеве, с одной стороны, издавались книги, запрещенные цензурой в России, с другой стороны царская власть строила кафедральный собор, который принадлежит к плеяде соборов, построенных в русской Европе при Александре III – в Баден-Бадене, Париже, Женеве, Веве, других местах. То есть то, что началось в 19 веке, сейчас принимает новый вид, потому что даст молодых людей, которые войдут в активную жизнь и окажутся связанными с Женевой, Швейцарией. Я сам не швейцарец, а француз, в Женеве треть профессоров – не швейцарцы. Там не особенно обращают внимание на национальность. Очень патриотическая страна, но очень открытая внешнему миру. – В чем будет заключаться ваша деятельность в попечительском совете? Вы ее уже себе представляете? – Как в любом попечительском совете. Совет должен знать все, что делается на отделении и вокруг него. Он дает какую-то моральную, авторитетную санкцию. Между прочим, швейцарские власти действуют медленно, очень осторожно, и получить разрешение на такой филиал трудно. – Их что—то настораживало? – Во-первых, повторю: Швейцария довольно сложное существо, в ней вообще довольно трудно что-либо учредить, просто потому, что нужно получить множество разрешений. На уровне коммуны, на уровне кантона, на уровне федерации... Ну и потом, есть некоторое недоверие к российским затеям и предприятиям. – И даже имя МГУ не спасает? – Спасает, раз дали разрешение, но это не отменяет бдительности. Во всяком случае, дело длилось три года. Три года шла проверка. Нужно получить визы для преподавателей-юристов, которые будут приезжать сюда, и для студентов – граждан Российской Федерации. Такие визы получить непросто. Особенно если объявляешь заранее, что через четыре года после открытия здесь будет целых 100 русских студентов. – Теперь вы, можно сказать, возите из России студентов, а раньше возили рукописи запрещенных писателей. Понятно, что значит для студента учеба на швейцарском отделении юрфака МГУ: она очень престижна. А что – не сочтите переход слишком резким – значило для писателя в советское время отправить рукопись на Запад? Что именно это ему давало? Как я понимаю, публикация за границей была некоторой гарантией. Если в Советском Союзе начнутся преследования, и автора упекут в тюрьму, то есть надежда, что за него станут хлопотать. Или, при самом плохом исходе, он как—то останется в культуре. В то же время для славистов поездки в СССР были, наверное (это сравнение одного моего приятеля), чем—то вроде находки артефакта. Как ныряльщик, который исследует Атлантиду и что—то добывает со дна. Это правильный взгляд? – Вы задаете сложный вопрос. Я могу ответить на него книгой, мемуарами, которые собираюсь написать. Я стал славистом в Европе, расколотой на две части. Но тем не менее меня как французского стажера принимали в СССР. Вам это покажется доисторическими временами, но первый раз я появился у вас осенью 1956 года. Моя жизнь связана с Борисом Пастернаком, Солженицыным, Окуджавой, я помог публикации «Зияющих высот» Александра Зиновьева и еще многих авторов, не таких известных. Ясно, что славистика помогала установить подлинные знакомства – не те, о которых говорила официальная пропаганда, которая говорила о дружбе народов, развитии связей между странами и коммунистическими партиями. А история диссидентства – она очень сложна. Конечно, то, что существовал независимый Запад и были люди, читающие по-русски, играло до поры до времени защитную роль. Советская власть была дама очень властная. Я помню время «Хроники текущих событий», начало семидесятых годов, когда несколько друзей участвовали в этом бюллетене под эгидой академика Сахарова. Для некоторых это кончилось ссылкой, для некоторых высылкой, для некоторых лагерем. Слава богу, этого больше нет, но роль посредника между странами и культурами по-прежнему нужна, и она даже сложнее. – Стала сложнее, чем раньше? – Конечно. Раньше культурные и политические проблемы были отчетливы. А сейчас та же литература очень раздроблена. От Солженицына до Сорокина не просто большая дистанция, но – бездна. Это разные миры. И вообще Россия – разные миры, друг на друга мало похожие. – Когда общество несвободно и существует режим, запрещающий говорить, искусство, кажется, стягивается к одному вектору. Очень многие авторы в каком-то смысле говорят об одном. В свободный же период ценности уже не общие, они дробятся. Та же литература становится более дискретна. Культура тоже уже не единое целое, она разбита на маленькие континенты? – Жить свободно в некотором смысле труднее, чем жить несвободно. Некоторые писатели, творившие раньше, не смогли творить во время свободы. Они остались как прекрасные писатели того времени. Ну, я скажу про таких очень уважаемых мною людей, как Валентин Распутин или Василий Белов. В семидесятые – восьмидесятые они выражали нечто жизненно нужное России. Но потом Россия стала другой, многослойной, сложноватой. Для некоторых из них – сатанинской. Поддается вредным влияниям Запада и так далее. Я помню разговор с Андреем Синявским во время манифестации против выставки «Париж – Москва» в начале 80-х. Советская власть устраивала выставку с французскими музейщиками и включила в нее эмиграцию. Чуть ли не диссидентство. И то, что она присваивала себе свободную Россию, ставило моральный вопрос: что с этим делать? С одной стороны, хорошо, что это показывают, с другой стороны, самозванство. Синявский говорил: еще два—три года, и мы сами будем экспонатами в бараках ГУЛАГа... Цензура, действительно, помогает творить – как и смерть. Потому что без смерти не было бы побуждений к творчеству. Но это не значит, что мы должны петь гимн смерти, чуме и цензуре. Безусловно, цензура в чем-то рождает метафору. Она принуждает поэта найти окольный, метафорический путь. Сегодня в условиях полной творческой свободы есть другая опасность. Тобой просто не будут интересоваться. Может, ты думал, что изобрел эпатаж номер один, а на Западе это уже никого не удивляет. Это трудно не только для творческих людей, но еще для верующих. Если ты жил в катакомбной церкви, то сегодня должен построить жизнь церкви по-другому. Никто не диктует. Россия уже нормализована, она – как Запад. Не по всем пунктам, но по пункту свободы творчества она – как Запад. Гражданская, пророческая, провидческая миссия поэта кончилась. Никто не спрашивает у него, как обустроить жизнь. – Наверное, вы не зря вспомнили верующих. Литература в России заменяла отчасти ту же самую религию. То есть она занимала не только свое кресло, но и соседнее. – Но это может вернуться, если появится великий голос. С пророческим голосом это вернется... – То есть вы считаете, что не хватает только одного – такой личности? – В России, как и во Франции, как и в Америке, гений не зависит от потребности общества. Мы не знаем, кто может появиться. Может появиться новый Бальзак, Пруст или Достоевский, который будет осмыслять это время по-своему. Мы знаем время Бальзака по Бальзаку, мы знаем 60-е годы 19 века по Достоевскому. Потому что все, что остается – эти голоса. – Но появись голоса сегодня, разве они могут претендовать на то, что их в будущем будут слушать? – Эти голоса ни на что не претендуют. Кто—то пишет, кто—то станет его слушать. Сегодня есть другая проблема – проблема большого шума. Шума в этом кафе, шума на улицах, и шума всеобщего, из—за которого человек менее восприимчив к новому голосу. – Что как раз и затрудняет появление нового голоса? – Я читаю как могу новую русскую беллетристику. Я вижу кое—что, но эквивалента Пруста пока не вижу. Хотя я могу ошибаться... – И что вам интересно в новой русской литературе? – Из не совсем новой – Марк Харитонов. Из более новой Андрей Дмитриев – «Закрытая книга», из поэзии – Ольга Седакова, Олег Чухонцев. У меня своя коллекция в Париже, где я издаю книги, переведенные с русского. Но она невелика, издатель не очень хочет ее развивать. Я издал в ней много из прошлого: Марка Харитонова, дневники Давида Самойлова, недавно появившийся дневник Корнея Чуковского. Скоро выйдет книга современного писателя Михаила Шишкина «Взятие Измаила», он, между прочим, получил «Букера». Ну, конечно, я не потому взял книгу, а просто сразу понял, что он настоящий писатель. Он, кстати, живет в Швейцарии, что, впрочем, не играет роли, потому что он живет в русском языке. Я заранее знаю, что книга не станет бестселлером, хотя, конечно, нельзя с точностью сказать. – Господин Нива, а человек, который в семидесятые отправлял свои рукописи на запад, мог ли надеяться, что его еще напечатают здесь? – Надо одно понять: современникам казалось, что советская власть будет существовать тысячу лет. Никто не предвидел перемен. Я очень дружил с Андреем Амальриком, который погиб в автомобильной катастрофе. Он был очень молодой диссидент и написал книгу о том, просуществует ли Советский Союз до 1984 года? И все смотрели на Альмарика как на милого сумасшедшего, потому что – ну, конечно, просуществует! Перед писателем был трудный и трагический выбор. Либо он остается здесь, продолжает читать свои вещи на кухне друзьям и сохраняет малую, но свою публику. Либо издается на Западе, но тогда его текст будет переведен и изменится. И другие люди тоже будут хохотать, но уже над другими местами его текста. Там, где переводчику удалось что-то передать. Как переводчик, могу сказать, что вы не можете перевести шутку или словесную игру в том месте, где она есть у автора. Вы должны понять, как пишет автор, и писать приблизительно так же, но по-другому ставя акценты. Так что перевод – мука для автора, который живет за границей. Для Довлатова это была мука, которую он воспринимал со своим чувством юмора. И он не мог знать, что его книги будут иметь в России огромный успех. В США у него была публика – русский Нью-Йорк. Но от небольшого, ограниченного круга можно безумно устать. – Как по-вашему, человек, отправивиший рукопись на Запад, всегда рисковал сесть в тюрьму? – Нет, не обязательно. Смотря кто и когда. Когда Синявский отправил «Суд идет» и «Фантастические повести», был суд над ним и над Юлием Даниэлем, и он сидел пять лет в лагерях, и там написал «Голос из хора». А другие могли отправлять, и советская власть не обращала внимания. Они даже обижались... Например, отправляли мне совершенно невинные стихи. Я считал, что никакой псевдоним не нужен. Но эти люди так боялись, так настаивали на псевдониме – даже в 1988 году! А никто их не заметил. Ни там, ни здесь, а на Лубянке еще меньше заметили. Конечно, когда речь шла о таких рукописях, как «Архипелаг ГУЛАГ», авторы прекрасно знали, чем рискуют. Когда арестовали машинистку Солженицына и она повесилась, писатель позвонил и заранее оговоренным условным сигналом дал понять, что надо опубликовать «Архипелаг ГУЛАГ». Он отдавал себе отчет в том, что это удар топором по советской власти. На мой взгляд, эта книга как-то перевернула историю двадцатого века. Это не очень сейчас осознают. Тем более, что в России еще не пишут об этом объективно и спокойно. И наш французский прозаик Филипп Солес, которого переводят здесь, сказал про Солженицына: «Это Данте новых времен». И сам (он был маоистом, что считалось тогда модным) перестал быть маоистом, прочитав «Архипелаг ГУЛАГ». Великая книга – это книга, которая меняет жизнь прочитавшего. – А из других социалистических стран тексты везли? – Да, безусловно. Из Польши, например, шел поток текстов на адрес журнала Ежи Гедройца, в городок Мэзон-Лафит под Парижем; не было русского эквивалента этому феномену. Вся Польша знала Мэзон-Лафит и помнит до сего дня. Из России с 1974 шел поток людей. Брежнев отправлял людей на Запад. По собственной воле Россия лишала себя лучших своих талантов – Ростроповича, Барышникова, Шемякина... Это была катастрофа. А мы, Запад, получали в подарок этих людей. Конец брежневского времени был самым нелепым временем для России. В сталинщине больше смысла! Сталин уничтожал людей, поскольку он диктатор. Эти же не уничтожали, а просто сами себя лишали этих людей. Я думаю, страна рухнула потому, что почувствовала, как сама себя умерщвляет. Такого никогда не случалось при старом режиме. Да, Герцен был в ссылке – но Тургенев не был. Лев Николаевич никогда не был в ссылке, хотя некоторые его фразы запрещались, и в «Воскресении» зияли пробелы. Но это не доходило до полного абсурда. – Какие были критерии отбора текстов – что везти, что не везти? Если автора не публикуют в Союзе, этого было достаточно, чтобы везти текст на Запад? – Ваши вопросы меня немного смешат. Наверное, просто потому, что мы явно принадлежим к разным поколениям. Если я был знаком с Солженицыным и он хотел мне или кому другому доверить что—то, начинался долгий процесс. Речь шла о жизни и смерти, а западный человек ведь тоже может быть предателем. Неизвестно, куда он побежит... Люди пытались спасаться, они тонули и вытягивали руки. Все зависело от личных контактов. Не было общепринятых правил, не было издателя, который готов это все подряд издавать. Был момент, когда любой парижский издатель просил найти диссидента. А потом я для одного друга-диссидента не мог найти издателя... Надоело, сказалась усталость публики. Но одно время Запад (вернее, читающий Запад: не будем преувеличивать) жил идеями Сахарова и Солженицына. Их диспутом, спором о том, какими путями внутренне освободиться. Сахаров – на позициях просветительской философии, а Солженицын – скорее, на позициях христианской веры. Этот спор гипнотизировал. И когда мы получали книги Евгении Гинзбург, генерала Григоренко, они нас поражали, потому что были экзистенциальными книгами. Потому что авторы рассказывали о собственных мучениях, собственном опыте и собственном спасении: как конкретный человек спасся от малодушия. И это были очень индивидуальные ответы. Гинзбург, Григоренко, Сахаров, Солженицын, Виктор Некрасов – это разные ответы и богатство того периода. – Что касается постмодернизма... По идее, он космополитичен. За счет межкультурной игры и цитатности эта литература оказывается интернациональной. И нельзя ли поэтому счесть, что в период глобализации постмодернизм – самое подходящее искусство? – Знаете, не думаю. Вообще, если перед нами остроумный постмодернизм и он смешит и кому-то нравится, если кто—то любит этот юмор, цитатность, дистанцию и любит Пелевина, то это к лучшему. Я тоже читал кое—что с удовольствием у Пелевина. Но это не значит, что постмодернизм – выражение нашего времени. Он – не выражение страшной духовной нищеты, которая есть сегодня, и страшного социального расслоения, которое существует теперь в России. Игривость постмодернизма – не только в России, она повсюду. Что касается русских постмодернистов, они, скажем, дети Набокова. Я очень люблю Набокова, между прочим, был с ним знаком, но не обращаюсь к нему за духовной пищей. Его «потусторонность», его «иные миры» никак меня не убеждают. Довольно нищая философия. А вот игривость, наблюдательность, автоцитатность... – Но он не претендовал на то, чтобы казаться философом. На том и стоял, что игнорировал идеологию. – Ну да. А многие совершают ошибку и принимают его за идеолога. Я не раз читал комментарии, из которых можно сделать вывод, что у Набокова есть ключ, открывающий какой-то таинственный смысл. Никаких ключей у него нет. С другой стороны, сказать, что он лишен глубокого смысла, тоже нельзя, потому что за игривостью что—то есть. Например, в романах «Истинная жизнь Себастьяна Найта» и «Приглашение на казнь» глубокое осмысление тоталитаризма. Ну и «Дар», для меня – прустовское искание смысла языка, памяти о родном языке. – А есть ли выход у писателя, который в тоталитарном обществе говорил о запретном, в чьих текстах сосредоточивалось невысказанное? Есть ли, например, у Солженицына хоть какая-то возможность сохраниться после исчезновения тоталитарного общества? Если он говорит о прежнем, то рискует показаться смешным. Если изменился, могут не принять всерьез: вроде бы это не твой голос. Так есть ли у него выход? – Выхода нету. Проблема Солженицына в том, что он играет две роли одновременно. С одной стороны, его знают и издают как классика. И его, таким образом, уже как бы нету. С другой стороны, он все-таки живой человек, желающий сказать свое слово. Он его говорит, и получается расхождение между классиком и нынешним человеком. Но я вижу, что книга «Двести лет вместе» – среди бестселлеров, значит, он затронул больное место. – А вы ее прочитали? Как—то вы говорили, что пока не успели ее прочесть. – Я успел прочитать внимательно первую часть. А вторую читал бегло, ее надо еще перечитать и подумать об источниках. Это книга, на мой взгляд, не очень нужная для полного собрания сочинений Солженицына. Хотя когда я это говорю, то тоже соображаю, что мои слова не имеют никакого смысла, потому что решать Александру Солженицыну. Мне эта книга не очень нужна, поскольку не является настоящим историческим исследованием. И в то же время она – не художественная литература. Это конспект всего, что Солженицын читал. Конечно, он читатель-гигант, он умеет читать лучше, чем мы все, вместе взятые. Но и читает он со своими целями. Эта книга написана на полях «Красного колеса». Я читал «Красное колесо» (а редко кто может так сказать, «Красное колесо» – это 6600 страниц). Очень тяжело. Он жалуется, что его не читают. Наверное, он сам частично виноват... Хотя эти слова тоже не имеют никакого значения. И все-таки, наверное, в изменившемся нашем мире пророку места нет. У Толстого в отношениях с публикой были взлеты и падения, но стареющего Толстого обожал и уважал весь мир. – Однако он был уже не столько писателем, сколько духовным лидером. – Он был духовный лидер некоторой оппозиции тогдашнему миру. Не только России и царскому режиму, а всему миру. Непротивление злу означало, что и церковь христианская, и наш мир, и Запад – все живут не так, как следует жить. И его уход из дома, и смерть в Остапове, все сочеталось, все не расходилось со словом. Этим Толстой гипнотизировал. Потому что казалось, что он живет как проповедует. Может, было не совсем так, но так казалось. И потому голос казался пророческим. То же самое происходило с Достоевским. На Западе – с Виктором Гюго. В истории с Гюго помогла ссылка и то, что он сопротивлялся Наполеону III, всячески оскорблял его. Борьба, поединок с властью всегда завораживает. А, с другой стороны, Бальзак гипнотизировал современников, хотя не подносил готовый пророческий ответ. Сам он, кстати, был монархистом. Бальзак-человек был монархистом, а автор огромной «Человеческой комедии» показывал разрушение одного мира. Вообще все великие голоса показывают, как рухнет один мир, и предсказывают спасение. Но еще неизвестно, какое. Они говорят, что настанет другой мир после нынешнего, того, который они ненавидят, хоронят и всячески изобличают. – Интересна еще и судьба другой литературы. Условно скажем – маленькой. Такой, как Довлатов. Кажется, она слишком привязана ко времени. Кажется, она пишется для своих, для тех, кто знает мир, о котором речь. И если это так, ей осталось жить лет пятьдесят-шестьдесят. – Нет—нет! Наоборот. Именно советская власть останется благодаря таким писателям. Таким, как Довлатов, с одной стороны, и как Солженицын, с другой. И еще благодаря некоторым советским авторам. Хорошим авторам, которые печатались в Советском Союзе огромными тиражами. Например, Ильф и Петров. Когда я появился здесь как студент, помню, все читали их и гоготали. Тогда возник мир словечек, взятых из Ильфа и Петрова. Я даже с трудом понимал это, потому что прибыл совершенно извне. Бабель, к слову сказать, был популярен меньше. Потому что юморист глубже заходит вам в сердце. Нет, я не ставлю юмориста выше, но у него шире диапазон. Люди самые разные по социальному происхождению, очень разных нравов могут смеяться в одном и том же месте. Еще и сегодня можно смеяться над комедиями римского драматурга Плавта. Потому что механизмы смеха не изменились испокон веков. Так что ваш вопрос у меня опасений не вызывает – советская власть сохранится во многих ипостасях, но больше всего в смехе юмориста-мстителя. Беседовал //разговоры -------------------------- Почти все обратят на вас внимание Михаил ОЙСТАЧЕР (N20 от 10.06.2003) Foundation: вряд ли тот, кто хоть изредка интересовался британским образованием, увидел это слово впервые. Довольно популярное у нас слово. Напоминаем, что так называется программа для иностранцев, желающих поступить в британский университет. Необходимое чистилище. Напоминание о разнице между британской системой и всеми остальными. У человека, желающего в британский университет, есть и другой путь – A-level (последние два года британской средней школы). Но кто—то ведь решился на университет, уже выйдя из школьного возраста, а кто—то просто не может тратиться на долгую учебу. Люди, опоздавшие с A-level, рассматривают foundation как последнюю возможность поступить в вуз. А те, для кого A-level дороговат – как возможность попасть в университет по более сходной цене. Год foundation далеко не всегда дешевле школьного. Но на foundation все, как правило, годом и ограничивается. Другие отличия foundation от A-level тоже надо иметь в виду. Во-первых, будучи короче, подготовительная программа всерьез отличается от A-level. Она более сжата, более интенсивна. Лишена академической размеренности. Нагрузки могут оказаться значительно сильнее. Программа, скорее, напоминает репетиторство, натаскивание. Здесь особенно внимательны к языку. Бывает, что первые месяцы только тем и занимаются, что ставят ваш язык на ноги. Во-вторых, не все университеты принимают студентов, окончивших foundation. Своенравные Оксфорд и Кембридж даже не рассматривают документы выпускников этой программы, каким бы высоким баллом последние ни обладали. Лондонская школа экономики (London School of Economics) несколько снисходительнее. Баллом вашим пренебрежет, но в редком случае поинтересуется документами, и если понравитесь, предложит собственные испытания – экзамен и собеседование. Трудности у выпускника foundation могут возникнуть при поступлении в Imperial College и University of London. Вообще тот, кто идет на foundation, должен учесть, что не стоит очень уж уповать на «топ» 10 британских вузов. С этой подготовкой случаи поступления в них единичны. В-третьих, надо иметь в виду, что, отправляясь на foundation, человек, как правило, значительно ограничивает набор университетов, в которые предстоит поступать. Школы и колледжи, где существует подготовительная программа, заключают соглашения с определенными университетами о том, что университеты не против брать выпускников foundation, если те, закончив программу, набрали необходимый балл. Соглашения бывают устными и письменными. Если они письменные, то вуз гарантирует, что возьмет студента, набравшего необходимый балл. Если устные, то он ничего не гарантирует, но хорошим выпускником, скорее всего, не станет пренебрегать. Университеты доверяют качеству foundation в «дружественных» школах и колледжах, но все равно постоянно проверяют своих партнеров, отправляя к ним в гости комиссии. Встречаются программы foundation с грандиозными связями. Например, в знаменитом Bellerbys College, который заключил соглашения с 40 вузами, причем с 26 из них – письменные. Для сравнения: у другого знаменитого колледжа, Stafford House, есть соглашения с 5 университетами. Выбор студентом заведения с широкими или, наоборот, ограниченными связями зависит от личных планов. Если четкого представления о желаемом вузе пока что нет, лучше отправиться на foundation, подкрепленную большим числом договоренностей. Если вуз определен, следует подыскать foundation, который открывает в него дорогу. При этом не на одни только школы и колледжи следует обращать внимание. Такие же подготовительные программы существуют и при самих университетах. Например, на foundation Warwick и Nottingham, как правило, идут те, кто хочет учиться именно там. В-четвертых, (это продолжение пункта «в-третьих»), надо учесть, что британские подготовительные программы располагают соглашениями именно с британскими вузами. Если A-level признается во всем мире, британский foundation могут не признать даже в странах, где существует британская система образования. Объяснение будет простое: «у нас нет соглашений с вашим колледжем, нам неизвестно качество его подготовительных программ». Но это не значит, что поступление в новозеландские или, скажем, австралийские вузы вовсе невозможно. Например, недавно русский студент, окончивший foundation в Bellerbys College по специальности «бизнес», захотел поступить в австралийский Sydney University. И он поступил туда по рекомендации австралийского Taylors College – партнера Sydney University. У Taylors был шанс убедить Sydney, так как он знал, что представляет из себя Bellerbys. Дело в том, что оба колледжа входят в международное объединение Study group. И еще одно, напоследок. Выбирая foundation, нужно смотреть на то, сколько именно человек будет учиться с вами в группе. От 4 до 10, в крайнем случае, 12 человек – вот ее обычный состав. Сжатость программ искупается на foundation индивидуальным подходом. Так что, если вам предлагают занятия в группе из 15 учеников, то уточните – это действительно foundation или вы ослышались? //образование ------------------------ Юрмалу – детям! "i" (N20 от 10.06.2003) МОЖЕТ, И ВАШ РЕБЕНОК «СДЕЛАЕТ» КУРНИКОВУ? Этим летом у российских школьников появилась возможность побывать в новом детском лагере спорта и отдыха неподалеку от Юрмалы. Сам лагерь занимает один из этажей большого гостиничного комплекса «Дома Науки», который был специально для этого подготовлен, и комфорт сорванцам обеспечен по полной программе – максимум по 2-3 человека в одной комнате, а в каждом номере – хорошая мебель, душ и туалет. Но главная изюминка состоит в том, что лагерь можно условно разделить на две части – спортивную и творческую. Так что не сомневайтесь – без дела ваше чадо здесь не останется. Часть ребятни отправится постигать азы большого тенниса под руководством известной на весь мир теннисистки Ларисы Савченко-Нейланде, преподавательницы из Академии Тенниса. Для них это не только «полный кайф» и польза для здоровья, но и одновременно то, что может очень даже пригодиться в будущем. Особенно для тех, кто собирается поступать в иностранные вузы – ведь, кроме всего прочего, некоторые колледжи требуют от своих абитуриентов умение кататься на горных лыжах, скакать на лошади и прилично владеть теннисной ракеткой. А те малявки, которые по спорту, мягко говоря, не прикалываются, могут заняться живописью. Только творить свои шедевры юные дарования будут не на бумаге, а на майках или специально для этого заготовленных венецианских масках. Ведь роспись одежды сейчас считается модным занятием, а то, что каждый подрастающий талант умудрится сотворить, ему обязательно оставят. На память. Ну а кто и рисовать абсолютно не умеет или совсем не хочет, будет осваивать вообще экзотическую по нашим временам профессию – мыловара (!), в шуточном, разумеется, варианте. Утро, как это везде водится, в лагере начинается с подъема и завтрака. Причем в детское меню будет специально включено побольше всяческих овощей и фруктов с местных ферм. Питание здесь – трехразовое, а размер порции ничем, кроме аппетита самого едока, не ограичивается. Вот уж где наступит настоящий праздник живота! Оставшееся же утро малявки будут резвиться на пляже. Пляжи на Балтике самые протяженные и широкие, с чистым кварцевым песком, очень ценятся не только у нас, но и во всей Европе. А днем ребята будут заниматься тем делом, который каждый из них для себя выбрал. Ну а вечером, конечно же, дискотека. А вместе с ней – вечера знакомств, презентации каждой комнаты, обмен именами, вручения призов и куча других неожиданностей. Так, в один прекрасный день весь лагерь отправится на экскурсию по старой Риге. Впрочем, совсем недолгую и неутомительную. Посмотрят несколько самых известных исторических памятников, прослушают органный концерт, прокатятся на яхте и, конечно же, накупят всякой сувенирной дребедени. Стоит полный пакет сравнительно дешево, а свободных мест осталось не так уж и много. Поэтому о путевке в этот детский лагерь для своего чада стоит подумать уже сейчас. //отдых ------------------------- Италия: сделаем это медленно Ольга ВОЛКОВА (N20 от 10.06.2003) Чья—то жизнь явно удалась. Вот у анонимной группы туристов из Тюмени, способных приехать в это место релаксации миллионеров за свой счет, – их жизнь удалась определенно: «Спасибо за незабываемый отдых», – криво написали они в отельской книге отзывов, сделанной из бумаги ручной работы. Незабываемый – это точно: тюменцы здесь были совсем не вчера, но память о них до сих пор стучит в сердца местного населения, ибо здесь такого еще не видели, о таком еще не слышали и даже не предполагали, что такое возможно. Хотя, с российской точки зрения – ничего особенного: ну, купались голыми в бассейне; ну, требовали доставить в номера девочек... А с девочками-то тут беда – в смысле девочки есть, но совсем в другом смысле, а те, которые были нужны – так это, пожалуй, разве что в портовом городе Неаполе, то есть ехать за ними пришлось бы часа полтора, и это в одну сторону. Так что, боюсь, тюменцы уехали, так и не отдохнув. Здешние места предполагают отдых совсем другого сорта. «Здесь» – это Италия, регион Кампанья, провинция Салерно, Амальфитанское побережье, город (ха—ха, семьсот человек населения, зато девять церквей) Фуроре, пятизвездочный отель «Фуроре-Инн», куда меня забросила тяжелая журналистская доля в лице компании Diners Club Travel. Когда-то, а именно в пятнадцатом веке, тут жил местный епископ, для счастья которого была построена часть того, что сейчас отель, плюс крошечная церквушка святого Илии. В церквушке – икона тринадцатого века. Ей бы в Эрмитаже висеть, но для Италии такие древности в общедоступных и малоизвестных местах – норма и повседневность. Из евроремонтных отельских стен кое—где проступают фрески и барельефы того самого епископского периода; словом, можно общаться с историей, не покидая бара. Приятное с полезным – а что тут приятно, что полезно, это каждый решает сам. Итак, в пятнадцатом веке здесь устроился епископ. А потом наступил информационный вакуум – что происходило в Фуроре на протяжении лет трехсот с хвостиком, не знает никто: никаких тебе летописей или упоминаний о городке в переписке семейства Боржда с семейством Медичи не сохранилось. Надеюсь, что мирную рыбачью деревню не сотрясали никакие особо ужасные катаклизмы – ну разве что больше обычного злодействовала морская лиса. Недаром же народная память об этом чудовище прошла сквозь века! А лиса эта была знаменита вот чем: стоило рыбаку вытащить на берег корзинку с уловом, – а лиса уже тут как тут, с гор спустилась, рыбу ворует. С тех пор эту лису, с виду совершенно обыкновенную, рыжую и наглую, и назвали морской. Мало того – из нее сделали герб, и теперь городок Фуроре в своей символике содержит как раз лису, раззявившую рот на мирную рыбку. Однако местности угрожала не только лиса – сюда любили приплывать сарацины, что для нас сегодняшних очень даже хорошо. Потому что если бы на здешние берега не покушался агрессор – предкам амальфитанцев незачем было бы на каждом мысу строить по сторожевой башне, и нам теперь было бы не так живописно обозревать окрестности. Беспечно наслаждаться видами иногда немного мешают леденящие кровь истории о местных нравах прошлых лет: вот, скажем, в этой башне некогда вместе с детьми живьем сожгли аристократку, позволившую себе мезальянс, а вот в той – живьем же замуровали некую неверную жену... Впрочем, у всех нас отдаленные прапрапрадедушки были довольно злыми: так было принято, куда же деваться? Однако злые предки амальфитанцев, как могли, заботились о процветании родины, и это у них получалась очень даже неплохо. Их стараниями у приезжих складывается довольно странное ощущение несоответствия: масштабы материального решительно отстают от значимости идеального. В смысле когда мы видим мощи Святого Петра в гигантском Ватиканском соборе Святого Петра, по которому бродят тысячные толпы – это нормально, одно другому более-менее соответствует. А вот когда в крошечном городке Амальфи, семь тысяч жителей, стоит прекрасный собор Святого Андрея с мощами Андрея Первозванного – вот это странно. А в соседнем, столь же крупном городке Равелло – здесь, в храме, хранится кровь Святого Пантелеймона, которая закипает 27 июля... С одной стороны, реликвии такого значения вроде бы должны быть немедленно перевезены в большой город, помещены в большой собор, прикрыты пуленепробиваемым стеклом и к ним должна быть приставлена большая, серьезная охрана – а с другой стороны, это было бы неправильно и невозможно. Потому что в большом городе все это может превратиться в музейный экспонат, в туристическую достопримечательность из разряда обязательных для осмотра. А здесь домохозяйка по дороге с рынка, каждый день, как к соседке, заходит перекинуться парой фраз со своим святым – так, я думаю, правильнее. Судя по всему, места тут вдохновляющие – так что натуре творческой сюда лучше не соваться. А то некоторые как приехали, так и осели на годы, что сегодня, в условиях нарастания визовых проблем и сложностей получения вида на жительство, будет довольно затруднительно... Жил здесь Вагнер, жил долго и плодотворно. Задержался тут и Ибсен; здесь расцветал один из романов Греты Гарбо; тут, поснимавшись, купили себе по домику Софи Лорен и Анна Маньяни. Да – Маньяни выбрала для себя место и вовсе сумасшедшее: тут же, в Фуроре, есть единственный на побережье фьорд, глубокое, до слез красивое ущелье, врезанное морем в скалу. Десяток разноцветных домиков, бывшая мельница, крошечный пляж – здесь была Анна Маньяни, и я ее понимаю. Как понимаю и Спивакова, который, похоже, чаще играет здесь, чем у нас. Как—то тут все очень способствует расцвету разных искусств – а местные ко всему, похоже, весьма терпимо относятся. Например, фурорцы охотно предоставляют стены своих домов на растерзание бандам современных художников: то есть сюда приезжают люди, считающие, что они умеют рисовать – а добрые местные жители дают им жилье, еду, всякие кисти-краски, и – аванти! Иногда получается очень даже симпатично – впрочем, в любом случае эти настенные художества живут от силы год—два: потому что ведь приедут новые художники, а им же тоже хочется чего-нибудь порисовать! И вот когда-нибудь через тысячу лет в Фуроре придут разные специалисты по древностям и примутся слой за слоем открывать все новые и новые картины на стенах домов древнего населения. Надеюсь, людям будущего понравится то, что они увидят. Ну, как нам сейчас нравятся всякие местные мелочи. Типа заходишь в магазинчик, присмотреть сувенирную пепельницу из местной керамики – а там, помимо собственно керамики, есть еще пара ступеней вниз. Просто однажды владелец магазина решил углубить подвал – и совершенно случайно наткнулся на древнеримскую виллу. А в кустах стоял рояль. Правда, все древние находки автоматически становятся достоянием республики – то есть мой подвал уже не мой подвал, а собственность итальянского государства. Но итальянское государство вряд ли мой подвал куда-нибудь утащит, а пара тысяч лет под прилавком, я думаю, очень хорошо влияет на бизнес. В свое время жителями амальфитанского побережья страшно повезло. То самое извержение Везувия докатилось и до этих мест – но не сразу, постепенно, так что народ успел убежать и унести все самое ценное. Удача для них обернулась печалью для археологов: ничего особо ценного тут найти не удалось. То ли дело – несчастные Помпеи, вот уж праздник на археологической улице! Наверное, я бы не смогла быть археологом – то есть приятно, конечно, откопать что—то вроде золотой короны скифской принцессы, но Помпеи... Ужас остается ужасом, пусть ему и две тысячи лет – скрюченные люди, слепок навеки бьющейся в предсмертном страхе собаки, поросенок с навсегда загипсованным визгом, квинтэссенция отчаяния. Мне кажется, это чувствует каждый, кто приехал в Помпеи – потому-то с таким ликованием все и ломятся в лупанарий, то есть в публичный дом, странным образом сохранившийся лучше всех остальных, более репектабельных помпейских построек. В лупанарии до сих пор витает некое ощущение торжества плотской жизни, хоть и не совсем безупречной с моральной точки зрения – вот фрески, на которых в доступной форме изображено «как», вот лежанки, вот сортир, он вообще как новый... А вот и Везувий – пока он ведет себя прилично, но он ведь никуда не делся. Подняться на него – дело получаса: вот он, кратер, зловещая дыра со странной красотой инопланетного пейзажа. И если лупанарий – торжество жизни, то здесь – торжество смерти. Впрочем, поскольку по краю радостно бегают толпы итальянских школьников, знакомящихся с историей родного края, похоронное настроение быстро девается куда-то туда, где ему самое место. Итальянцы любят жить. Ну ладно – положим, жить любят почти все, но только не все умеют. Итальянцы умеют, они в этом профессионалы, а как только почувствуют ускользание радости жизни – они умеют это поправить. Итак, жил—был в Амальфи простой итальянский человек Франческо Манджиери. Он был обыкновенным мальтийским рыцарем – таким он родился, потому что мальтийский орден на самом деле сначала, до Мальты, обосновался именно в этих краях. Заодно у него была пара магазинов, семья и прочие полезные для счастья вещи, и жил он себе с удовольствием лет примерно до шестидесяти. А в шестьдесят что—то стало не так. Простой мальтийский рыцарь прислушался к себе и понял: в нем проснулся новый человек, который непременно желает стать скульптором. «Бон джорно», – сказал он новому человку, – и вот уже десять лет как он под новым именем Мао вырезает скульптуры из камней и сталактитов. Причем скульптуры эти несут в себе философское начало, лично мне весьма близкое: Мао считает, что звери во всех смысле лучше и главнее людей. То есть вы думаете, что едите цыпленка-табака – но на самом деле это цыпленок-табака ест вас, вот так—то. Скульптуры свои Мао не продает, а дарит – либо просто друзьям, либо родному городу. А деньги его не интересуют. Есть такая убийственная штука – называется «Вся Италия за одну неделю». Рим – Флоренция – Венеция – Неаполь – Сиена – Падуя – Пиза – Ассизи – Сан-Марино – в голове каша. То есть все понятно: хочется увидеть как можно больше, потратив как можно меньше и времени, и денег. Поездка, безусловно, познавательная, но вносящая в душу смятение и недопонимание страны: мелькание чего-то прекрасного и некоторое смущение от итальянских отелей и итальянской еды. Например, мне посчастливилось ночевать в отеле, где душ можно было принимать исключительно сидя на унитазе, а постоянное употребление сырых, но мокрых спагетти с кетчупом заставило тепло вспоминать двойной роял чизбургер из «Макдоналдса». Пришлось утешаться высоким: мол, в Италию едут Джотто смотреть, а не за едой. Выяснилось, что высокое оказалось неправдой: Джотто гораздо лучше идет, если подкрепить его хорошим отелем и хорошей кухней и залить его хорошим вином. Никакой спешки, никакого «Рима за полчаса», не портите удовольствие от дольче вита. Жалко тратить три часа на обед? Вздор, все зависит от обеда. Маринованные анчоусы с апельсиновым ароматом. Паста (ручной работы) с сыром из Аджеролы и ореганом. Спагетти (тоже ручной работы) с морепродуктами. Филе рыбы-меч на гриле. Все запить местным фурорским вином (можно и красным – сагу о том, что к рыбе полагается исключительно белое, здесь не признают). Десерт. Эспрессо и рюмка тминного ликера – в помощь пищеварению. И это съесть за пятнадцать минут? Кощунство. Остановитесь и расслабьтесь. И уловите разницу между моцареллой из супермаркета с шестимесячным сроком хранения и настоящей моцареллой, сделанной сегодня (вчерашняя моцарелла – нонсенс, легенда, такого не бывает) из молока буйволиц. Моцарелла из коровьего молока также, по мнению амальфитанцев, относится к вымышленным явлениям. На буйволиную ферму в окрестностях Салерно то и дело приезжают серьезные люди из Рима – Берлускони ест моцареллу только отсюда, а больше ниоткуда, потому что в других местах моцарелла не та, и вообще это не моцарелла, а позор нации. Будете в здешних местах – зайдите в «агротуризм», то есть ферма плюс ресторан плюс отель. Здешний агротуризм называется «Сант-Альфонсо» – понятное дело, раньше здесь был страшно древний монастырь, а теперь здесь всем командует прелестное существо по имени Микела. Существо улыбается и блестит глазами, попутно угощая немыслимыми вкусностями, которые положено считать простой деревенской пищей. Все страшно экологично, выращено прямо тут, за углом – плохо только одно: никак не удается дойти до десерта, потому что возможности человеческого организма велики, но не безграничны. Микела огорчается. Ну чем бы ее утешить? Разве что угоститься эспрессо и рюмочкой лимончеллы, очень местного лимонного ликера. Амальфитанское побережье необыкновенно богато лимонами (а чем оно бедно? Разве что нефтью), и лимоны здесь получаются весьма разнообразными. Есть нормальные, есть крошечные, есть – больше футбольного мяча, у каждого сорта свой вкус и свое назначение. Из некоторых делают лимончеллу – рецепт прост и доступен для каждого. Итак: берем литр спирту и десять-пятнадцать лимонов. Впрочем, можно и больше. Аккуратно снимаем с лимонов цедру, но только желтую ее часть – белого ни—ни, а то все пропало. Сыплем цедру в спирт и оставляем это дело в покое дней на десять (можно и больше, но я хорошо знаю характер русского человека). Через десять дней достаем полуфабрикат. Мы его размешиваем, процеживаем, наливаем литр воды (наверное, у нас можно и меньше), сыплем килограмм сахару, ставим в морозильник, а потом достаем и пьем. И получается совсем не то, что надо. Может, потому, что спирт у них виноградный, может, у нас не тот сорт лимонов продается. А может, какой-то секретный фрагмент рецептуры виноват – не знаю. Знаю только, что что—то получилось не так. Ну и ладно. Наверняка у итальянцев тоже не получились бы суточные щи из квашеной капусты. //страноведение