#30, 20 августа 2002 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

27.000 вакантных рабочих мест и не больше Анна КУБАСОВА (N30 от 20.08.2002) Материал "Выигрывает ненависть" (особенно та его часть, в которой рассказывалось о том, что Португалия - одна из самых "человекоемких" стран зарубежного трудоустройства, ужесточила иммиграционное законодательство), опубликованный "i" в № 26 (с. 37) от 23 июля 2002 года, - вызвал небывалый интерес и шквал читательских звонков и писем. Lufthansa нас «спасает» Елена ПОЛОВЦЕВА (N30 от 20.08.2002) Все-таки неуемный народ работает в авиакомпании Lufthansa: что ни неделя – то новая затея. Теперь вот германские авиаторы решили вместе со своими российскими клиентами отметить старинный русский праздник – Спас. А что за праздник без знатного угощения? «Все сделает Вася на месте» – найдет работу, встретит, разместит. Так больше не будет Андрей МОСКАЛЕНКО (N30 от 20.08.2002) В руки "i" попало то, что принято называть руководством к действию - новые, введенные с июля, правила лицензирования фирм, претендующих на получение лицензии по трудоустройству россиян за рубежом. Документ весьма революционный. Взять хотя бы тот факт, что функция лицензирования данного вида деятельности и контроля за ним, выполнявшаяся ранее гражданскими чиновниками из Министерства по делам федерации, миграционной и национальной политики РФ, теперь предоставляется правоохранительным органам - МВД РФ, точнее, одному из его подразделений - Федеральной миграционной службе (ФМС). Маленькие американские колледжи со странным названием – школа жизни для молодых русских Инна КИРАСОВА (N30 от 20.08.2002) Нет результатов теста TOEFL? И не надо Количество российских студентов в университетах США растет примерно на 10% в год практически независимо от экономических и политических потрясений. Образовательная компания Study Group приглашает наших студентов – способных и трудолюбивых – участвовать в программе Universities in America, дающей возможность иностранным учащимся поступать в университеты США по упрощенной схеме и получать при этом скидки. Маленькие американские колледжи со странным названием – школа жизни для молодых русских Мария РУБАНОВСКАЯ (N30 от 20.08.2002) В американской программе Freedom Support Act (FSA) я за свои двадцать лет участвовала дважды. В 1997 году, в девятом классе, выиграла конкурс и провела год в американской школе. В прошлом году, уже студенткой факультета менеджмента Высшей школы экономики в Москве, я опять подала документы на конкурс FSA-undergraduate. И выиграла стипендию на год обучения в американском университете. Получить рабочую «гринкарту» стало легче Андрей ГОРЕЛИК (N30 от 20.08.2002) Служба иммиграции и натурализации США (СИН) в очередной раз слегка упростила жизнь соискателям постоянного вида на жительство – тех из них, кто добивается «рабочей» «гринкарты». Напомним типовую схему этого процесса. Сначала нужно устроиться на работу по рабочей – H-1B или L1 – визе. Грек, который спас русское искусство Никита АЛЕКСЕЕВ (N30 от 20.08.2002) Совсем недавно по музейным меркам – два года назад – на культурной карте планеты появилась еще одна важная точка, Музей современного искусства в городе Салоники. Его ядро – коллекция русского искусства Георгия Костаки, купленная греческим правительством у наследников великого собирателя русского авангарда. Музыка на вокзале Михаил РУМЕР-ЗАРАЕВ. Берлин (N30 от 20.08.2002) РОССИЙСКИЕ МЕЛОДИИ НАПОЛНЯЮТ УЛИЦЫ ГЕРМАНСКИХ ГОРОДОВ В шесть часов ледяного ноябрьского утра с грудой чемоданов стоим на перроне ганноверского вокзала. Люди обтекают нас, спеша на ранние пригородные поезда, – утренняя невыспавшаяся Европа. 1 ------------------------ 27.000 вакантных рабочих мест и не больше Анна КУБАСОВА (N30 от 20.08.2002) Материал "Выигрывает ненависть" (особенно та его часть, в которой рассказывалось о том, что Португалия - одна из самых "человекоемких" стран зарубежного трудоустройства, ужесточила иммиграционное законодательство), опубликованный "i" в № 26 (с. 37) от 23 июля 2002 года, - вызвал небывалый интерес и шквал читательских звонков и писем. Если их обобщить - все они на одну и ту же тему: "И как же теперь быть, будут ли португальцы брать на работу иностранцев и на каких условиях?" За ответом "i" обратился в посольство Португалии в Москве. Отныне в рамках нового иммиграционного закона правительство Португалии раз в два года будет устанавливать жесткий лимит на выдачу рабочих виз. Как стало известно "i", в этом году португальское правительство оценивает потребности страны на 2002-2003 годы в дополнительной (иностранной) рабочей силе в 27.000 человек. Из них вид на жительство смогут получить только те иностранцы, которые легально проработали в стране 5 лет, если они выходцы из португалоязычных стран, а для всех остальных, в том числе и россиян, этот ценз составит 8 лет. Новый закон возлагает на португальских работодателей юридическую и материальную ответственность за использование в качестве рабочей силы незаконных иммигрантов. Теперь им придется оплачивать из собственных средств репатриацию этих людей. Предусматриваются увеличение штрафов, закрытие предприятий-нарушителей и временное, до 10 лет, лишение лицензий провинившихся бизнесменов. В законе оговариваются и некоторые ограничения прав легально устроившихся на работу. В частности, возможность вызова к себе прямых родственников и несовершеннолетних детей получат лишь те, кто проработал в стране не менее 1 года. Закон предусматривает тюремное заключение до трех лет за перевозку на территорию Португалии нелегальных иммигрантов. //работа ------------------------- Lufthansa нас «спасает» Елена ПОЛОВЦЕВА (N30 от 20.08.2002) Все-таки неуемный народ работает в авиакомпании Lufthansa: что ни неделя – то новая затея. Теперь вот германские авиаторы решили вместе со своими российскими клиентами отметить старинный русский праздник – Спас. А что за праздник без знатного угощения? Так что пассажиры, которые до 1 сентября полетят рейсами Lufthansa из Москвы и Санкт-Петербурга, смогут отведать на борту особые «спасовые» десерты. Собственно, в меню найдут отражение все три Спаса, которые традиционно отмечают на Руси в конце лета – Яблочный, Медовый и Ореховый. Так что вас ждут яблочный штрудель, медовые тарталетки и ореховые пирожные. Мало того, в период действия спецакции стюардессы Lufthansa будут выдавать каждому пассажиру буклет, из которого непосвященные смогут узнать, какой бывает русский Спас, какие традиции, поверья и приметы связаны с Медовым и Ореховым Спасом, что принято готовить в России на Яблочный Спас и много другой любопытной и полезной информации. Огромное мерси немцам за такое внимание к нашим национальным традициям. Кстати, всем пассажирам Lufthansa предлагается поучаствовать в выборе интересного повода для следующей акции авиакомпании. Короче, вспоминайте, что у нас там празднуется в ближайшее время, и пишите заявки. Грех же не воспользоваться, если предлагают. //технология отъезда -------------------------- «Все сделает Вася на месте» – найдет работу, встретит, разместит. Так больше не будет Андрей МОСКАЛЕНКО (N30 от 20.08.2002) В руки "i" попало то, что принято называть руководством к действию - новые, введенные с июля, правила лицензирования фирм, претендующих на получение лицензии по трудоустройству россиян за рубежом. Документ весьма революционный. Взять хотя бы тот факт, что функция лицензирования данного вида деятельности и контроля за ним, выполнявшаяся ранее гражданскими чиновниками из Министерства по делам федерации, миграционной и национальной политики РФ, теперь предоставляется правоохранительным органам - МВД РФ, точнее, одному из его подразделений - Федеральной миграционной службе (ФМС). Видимо, отсюда и подход к обязательствам лицензиата: впервые в правилах лицензирования записано, что фирма обязана предоставить клиенту до отъезда за границу письменную информацию (!), заверенную руководителем фирмы, об иностранном работодателе, о порядке встречи за рубежом, об условиях проживания, о конкретном месте работы и проезда к нему, о дипломатическом представительстве и консульских учреждениях РФ, - прощай клочки бумаги с номером мобильного телефона какого-нибудь Васи, который "организует все на месте" (а именно так до последнего времени и напутствовало клиентов большинство лицензиатов). Помимо этого, фирма должна держать в доступном для ознакомления клиентов месте достоверную информацию о цене и порядке оказания услуг по трудоустройству за границей, фамилии, имени и отчестве руководителя фирмы, о режиме работы и местонахождении ее региональных представительств, а также копию лицензии. По всем замеченным нарушениям правил лицензирования граждане могут обращаться в общественную приемную ФМС МВД РФ по адресу: 107078, Москва, Боярский переулок, 4. Другое важное нововведение ФМС МВД РФ заключается в том, что теперь лицензионными требованиями и условиями при осуществлении деятельности по трудоустройству за границей будут являться: наличие в штате у лицензиата работников, имеющих стаж работы в области трудоустройства за границей или содействия занятости населения в РФ не менее одного года, а также ряд других условий: наличие у руководителя фирмы высшего или среднего специального образования, опыта работы не менее 2 лет; наличие офисных помещений и оборудования; наличие у лицензиата договора с иностранным работодателем или иностранной посреднической организацией. С последним как раз у претендентов на получение лицензии и возникнет много проблем - у них будут в обязательном порядке требовать копии контрактов, на основании которых они планируют осуществлять трудоустройство в той или иной стране. Тем из них, кто не сможет документально подтвердить, что они, например, обещая трудоустройство в Ирландии, имеют там партнера (вакантные рабочие места) - лицензии не видать. Ранее ФМС - будучи еще в составе минфедерации РФ - уже пыталась получить подобную информацию от своих лицензиатов, которые подавали рекламу в СМИ. Тогда на просьбу ФМС (даже несмотря на угрозу передать материалы на агентства, не соизволившие представить копии контрактов, в Министерство по антимонопольной политике РФ) - отреагировали лишь единицы. Помимо всего вышеперечисленного, для получения лицензии соискатель должен представлять в ФМС МВД РФ копии учредительных документов и свидетельства о госрегистрации в качестве юрлица, копию документа о постановке на учет в налоговом органе, а также документ, подтверждающий уплату лицензионного сбора. На принятие решения о предоставлении или об отказе в выдаче лицензии ФМС отводится 60 дней (со дня поступления заявления со всеми необходимыми документами).Кстати, сама лицензия отныне будет выдаваться на 5 лет (ранее - на 3 года). При этом лицензиат обязан в 15-дневный срок проинформировать ФМС (в письменной форме, с предоставлением необходимых документов) о любом изменении своего почтового (юридического) или фактического адресов. Как стало известно "i", ФМС МВД РФ не собирается ограничиваться лишь вопросами лицензирования трудоустроителей - миграционщики настаивают на скорейшем введении дополнительной статьи в Уголовный кодекс РФ, которая предусматривала бы уголовную ответственность фирм за "некачественные" услуги российским гражданам, выезжающим на работу за рубеж. //работа --------------------- Маленькие американские колледжи со странным названием – школа жизни для молодых русских Инна КИРАСОВА (N30 от 20.08.2002) Нет результатов теста TOEFL? И не надо Количество российских студентов в университетах США растет примерно на 10% в год практически независимо от экономических и политических потрясений. Образовательная компания Study Group приглашает наших студентов – способных и трудолюбивых – участвовать в программе Universities in America, дающей возможность иностранным учащимся поступать в университеты США по упрощенной схеме и получать при этом скидки. Study Group University in America – образовательная компания, 25 лет занимающаяся размещением иностранных студентов в школах, колледжах и университетах США. Штаб-квартира Study Group University in America находится в городе Рединг (штат Пенсильвания), ее региональные представители работают в разных штатах Америки. В настоящее время они курируют 900 иностранных студентов, проходящих обучение в разных учебных заведениях США. В программе участвуют 19 частных университетов и колледжей Америки. Конечно, это не Гарвард и не Стэнфорд (которые в общенациональном рейтинге по 100-балльной шкале набирают не меньше 98), это «середнячки», которые тянут баллов на 65-70. Но, с другой стороны, далеко не все абитуриенты могут претендовать на диплом Гарварда. Упрощенная процедура предполагает, во-первых, что к иностранным абитуриентам не предъявляют тех же требований, что к выпускникам своих, американских школ. Не требуют официальные результаты языкового теста TOEFL и теста на общее развитие SAT. Достаточно иметь российский аттестат с хорошими оценками, пройти в России тестирование по английскому языку и собеседование. Во-вторых, студент заполняет только одну анкету-заявку, указывая в ней два—три участвующих в программе университета в порядке предпочтения, а не готовит несколько комплектов бумаг для рассылки по разным университетам. И третье: документы рассматриваются быстро – решение о зачислении в университет можно получить уже через месяц после подачи заявления. И, наконец, самое приятное – скидки. Иностранный студент с выдающимися академическими показателями может рассчитывать на скидку 30% от цены обучения. С сентября 2002 года тот, кто удостоится максимальной скидки, будет платить $17.500 в год за все – за учебу, питание и проживание, медицинскую страховку, трансфер из аэропорта и поддержку координатора Study Group. //образование --------------------- Маленькие американские колледжи со странным названием – школа жизни для молодых русских Мария РУБАНОВСКАЯ (N30 от 20.08.2002) В американской программе Freedom Support Act (FSA) я за свои двадцать лет участвовала дважды. В 1997 году, в девятом классе, выиграла конкурс и провела год в американской школе. В прошлом году, уже студенткой факультета менеджмента Высшей школы экономики в Москве, я опять подала документы на конкурс FSA-undergraduate. И выиграла стипендию на год обучения в американском университете. ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ИСКУССТВА Осенью 2000 года я заполняла толстую-претолстую анкету, собирала рекомендации, писала эссе – надо было убедительно обосновать свое желание учиться в США: ведь на 64 стипендии наши студенты подали 2.400 заявлений. Первый тур прошла. На втором этапе – TOEFL и собеседование. Засыпают «коварными» вопросами типа: «Что будете делать, если потеряетесь? А если поссоритесь с соседкой по комнате? Какая польза вам от этой программы, вы даже диплом не получите, что это вам даст в смысле вашей будущей специальности?» Отвечая на все эти вопросы, главное – помнить, что по условиям FSA-undergraduate мы должны обязательно со всем нажитым в США опытом и знаниями вернуться в Россию. Значит, когда заводят разговор о жизни и работе в Америке, надо следить, чтобы и намека не было на то, что хочешь остаться в Штатах. В апреле 2001 года я узнала, что стала финалистом конкурса FSA-undergraduate. Итак, все материальные затраты – перелет, проживание и обучение в университете – берет на себя американская сторона. Одно плохо: не дают выбирать университет. Мне достался Liberal Arts College Wesleyan в штате Коннектикут. И я стала думать, стоит мне ехать или нет, ведь в Москве у меня друзья, интересная учеба и студенческая жизнь... Что такое колледжи либеральных искусств, я тогда не представляла. Написала своим школьным американским приятелям, посоветоваться, а они мне в ответ: нельзя упускать такую возможность, ведь высшее образование в США такое дорогое, студенты платят по $34.000 в год и больше. Одна из моих американских подруг имела возможность учиться в Йеле, но предпочла маленький колледж либеральных искусств. Оказывается, есть такие небольшие, но очень известные колледжи, по качеству образования не уступающие крупным американским университетам. Wesleyan – один из них. Среди его выпускников много известных актеров, режиссеров, писателей, юристов, журналистов, политиков. Здесь учился Роберт Хантер – представитель США в НАТО. Сценарист Акива Голдсман, прославившийся приключениями Бэтмана и выигравший в 2002 году Оскара за сценарий фильма А Beautiful Mind (в русском варианте – «Игры разума») – тоже в прошлом везлеанец. Как и знаменитый писатель Роберт Ладлэм, автор серии детективов The Bourne Identity, The Bourne Supremacy, Icarus Agenda и других, неоднократно экранизированных и переведенных на все языки мира. Студенты идут в такие колледжи, во-первых, ради качественного образования, а во-вторых, потому, что хотят жить в небольшом сообществе, где учащиеся хорошо знают друг друга и своих профессоров. Классы редко бывают больше 20 человек, у всех есть возможность участвовать в дискуссиях, на каждого студента приходится больше ресурсов. Под «либеральными искусствами» обычно подразумеваются естественные, гуманитарные и социальные науки, а также живопись, танцы и музыка. Академическая программа нацелена на предоставление широкого образования. Первые два курса студенты обязаны брать классы в разных областях: два гуманитарных, два естественных и минимум два класса по искусству. С третьего курса начинается специализация. Я выбрала экономику, в программу кроме двух финансовых предметов включила еще танцы, французский и политологию. СРЕДИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ Мне казалось, что в Америке будет легко учиться: всего 4-5 предметов в семестр, не то что 12 в России. Но вышло все наоборот. В американский колледж за взятки и по знакомству практически невозможно поступить, все идут по конкурсу, поэтому общий уровень студентов очень высокий, особенно в Везлеане, который входит в десятку лучших гуманитарных колледжей США. Помню, как я робко вошла в класс, где сидело 20 здоровых парней, и на меня косо посмотрел лысый профессор в очках и красной бабочке. Мне было немного страшно... Но лысый профессор оказался очень веселым, он всегда приходил в красной бабочке, грязных зеленых штанах и желтой рубашке и рассказывал новости спорта и про свои игры на фондовом рынке. Все его вложения приносили прибыль, даже когда рынок был в плохом состоянии. Вообще у меня все профессора были интересные и незаурядные личности, к ним всегда можно было просто зайти в кабинет поболтать. Мне очень нравилось общаться с профессором по русской литературе Присциллой Майер, которая цитировала по памяти Толстого и Достоевского, а по-русски говорила без малейшего акцента. О библиотеке: в нашем маленьком колледже в библиотеке было 6 этажей, целиком заставленных книгами. Я даже нашла там подшивки российских газет и четверть этажа русской литературы. Есть доступ к частным изданиям, научным журналам, всем электронным изданиям мира. Это рай для студента. Так что не удивительно, если в 2 часа ночи в университетской библиотеке полно читателей. А вот учебники приходилось покупать, и стоят они безумно дорого, в среднем по 100 долларов каждый. Было ужасно осознавать, что я заплатила $140 за учебник по экономике! А подержанные учебники достать трудно, да они и не годятся: профессора преподают по самым последним изданиям. Чтобы быть в курсе, приходилось читать New York Times, Wall Street Journal, неотрывно следить за мнениями экономистов-аналитиков. ПРОТИВ ДОЖДЯ Кроме серьезных академических предметов можно было брать классы для души: музыку, кино, рисование, теннис, фигурное катание и так далее, выбор огромный. Я занималась танцами, причем в отличие от московских танцевальных классов, где всегда не хватало мальчиков, здесь с партнерами было все в порядке: ведь за успехи в танцах студенты зарабатывали себе кредиты. Сначала нас учили дышать: мы ложились на пол и полчаса дышали. Особенно эта процедура доставляет удовольствие пораньше с утра. Пятница и суббота – традиционное время вечеринок, и хотя университеты настойчиво борются за соблюдение закона – до 21 года не пить даже пиво – все напрасно. Вечеринки очень разные: то нужно одеться в стиле восьмидесятых, то нарядиться в пижамы, то явиться на бал геев и лесбиянок в прикольном виде... В нашем кампусе существовало 130 студенческих групп и организаций. Многие ребята занимались благотворительностью, ездили на конференции, работали в студенческом совете и постоянно против чего-нибудь протестовали. Из книги рейтингов я узнала, что Везлеан возглавляет список в категории «самые политически активные университеты». И действительно, в маленьком городке (30.000 жителей), в небольшом университете (2.700 студентов) почти каждый день проходили какие-нибудь акции и протесты. Даже против дождя и плохой погоды. Все студенты ультралиберальные, и имя Буша воспринимается ими как ругательство. Про мой университет даже в Голливуде фильм сняли – «Политически корректный университет» называется. Это студенческая комедия про абитуриента, который, попав в Везлеан, пребывает в шоке от ярой активности некоторых студенческих групп. Кто только не проводит здесь акции: вегетарианцы, хиппи, представители сексуальных меньшинств... Раз иду на семинар, а возле столовой расхаживает кто—то в костюме свиньи с надписью «Если вы едите мясо, то вы едите меня». А рядом враждебная группа студентов, раздающих гамбургеры. Я старалась как можно чаще посещать студенческий театр: концерты, шоу, мюзиклы, пьесы – все ставили сами студенты и на очень хорошем уровне. Творческий подход поощрялся во всем, даже если это выходило за границы разумного, но в Везлеане уже давно перестали чему-либо удивляться. Большой популярностью пользовалось нашумевшее модное шоу под названием «Вагинальные монологи». А режиссерский факультет славится на всю страну: наши выпускники участвовали в создании таких кинобестселлеров, как «Тупой и еще тупее» и «Американский пирог». Но вот субботние безумства окончены, в воскресенье библиотека вновь заполнена... Все здесь делается вовремя, по графику, который профессор раздает в начале семестра, чтобы студенты знали, когда нужно сдавать работы и когда будут контрольные и экзамен. Между прочим, ни на экзаменах, ни при подготовке домашних заданий никто никогда не списывает. Не потому что они дураки и не догадались, просто в университетах Америки существует кодекс чести, который каждый студент обязуется выполнять – иначе никто не захочет иметь с ним дело. Так что на экзамене преподаватель спокойно удаляется из аудитории, твердо зная, что никто этим не воспользуется. Я вернулась в Россию совершенно другой. Я научилась ценить время, читать финансовые статьи, начала думать о карьере. Я теперь иначе отношусь к учебе: банально звучит, а для многих вообще прискорбно, но я почувствовала: студенческие годы – не время для отдыха, это время для напряженной работы. Учиться в США – это серьезно. Халявы не ждите. //образование ------------------------ Получить рабочую «гринкарту» стало легче Андрей ГОРЕЛИК (N30 от 20.08.2002) Служба иммиграции и натурализации США (СИН) в очередной раз слегка упростила жизнь соискателям постоянного вида на жительство – тех из них, кто добивается «рабочей» «гринкарты». Напомним типовую схему этого процесса. Сначала нужно устроиться на работу по рабочей – H-1B или L1 – визе. Потом заинтересовать своей персоной работодателя, причем настолько, чтобы он выступил вашим «спонсором» при получении «рабочей» гринкарты. Спонсорство это предполагает ряд последовательных действий. Первое: работодатель оформляет на вас трудовую сертификацию в министерстве труда и доказывает, что на ваше место не претендует ни один американец. Второе: работодатель посылает полученный трудовой сертификат в Службу иммиграции и натурализации с формой I-140 – «Петицией на иностранного рабочего». Одобрение этой петиции есть основание для действия номер три: отправки в СИН формы I-485 – «Заявления о смене статуса». Когда приходит положительный ответ и на это заявление, ваш статус временного жителя меняется на статус жителя постоянного, что и является «гринкартой». Ваша иммиграция состоялась. Облегчение же, о котором идет речь, состоит в том, что теперь второе и третье действия разрешено производить одновременно: отправлять в СИН «Петицию на иностранного рабочего» (I-140) и тут же, не дожидаясь реакции, «Заявление о смене статуса» (I-485). Те, кто в момент выхода этого постановления СИН ждал реакции на I-140, может слать I-485 вдогонку. Что же это дает? Во-первых, это полезно тем, у кого истекает срок визы H1-B: факт отправки формы I-485 дает право находиться в стране. Во-вторых, подача в СИН I-485 дает право на получение двух полезных документов: Advance Parole, позволяющего въезжать в США без визы, и Employment Authorization, позволяющего работать без ограничений. Это, может быть, не столь существенно для того, кто, собственно, оформляет «гринкарту», хотя возможность подработать никогда не вредит. Но такие же документы получают и его супруг (супруга), и дети (до 21 года). Для них это – пропуск в нормальную жизнь. В проекте СИН не рассматривается несколько тонких моментов. Самый интересный из них – применимость в данном случае так называемого 180-дневного правила. В 2000 году американский конгресс принял очень полезный для иммигрантов «Акт об американской конкурентоспособности в XXI веке», который разрешил, в частности, менять работу (то есть уходить от работодателя-спонсора) людям, ожидающим решения по I-485 дольше 180 дней. Поскольку ждать этого решения приходилось иногда годами, тот закон принес людям большое облегчение – можно сказать, отменил крепостное право. Правомерно предположить, что инструкции СИН не могут ограничить действие федерального закона, а значит, 180-дневное правило остается в силе, и через полгода после одновременной подачи форм I-140 и I-485 можно смело менять работу. Ясно, что это сводит на нет всю логику трехступенчатого процесса и делает его несколько абсурдным. Но это не наша забота. Наконец, заметим, что это постановление СИН – всего лишь проект, временно введенный в действие. До 30 сентября он находится в стадии обсуждения, и все читатели «iностранца» могут выразить свое бурное одобрение СИН по электронной почте по адресу: insregs@usdoj.gov (в поле Subject надо указать «INS No. 2104-00»). //эмиграция ----------------------- Грек, который спас русское искусство Никита АЛЕКСЕЕВ (N30 от 20.08.2002) Совсем недавно по музейным меркам – два года назад – на культурной карте планеты появилась еще одна важная точка, Музей современного искусства в городе Салоники. Его ядро – коллекция русского искусства Георгия Костаки, купленная греческим правительством у наследников великого собирателя русского авангарда. ЕХАЛ ГРЕКА ЧЕРЕЗ РЕКУ ЖИЗНИ Георгий Дионисович Костаки, родившийся в Москве в 1912 году, – легендарный человек. Его отец, наследник династии богатых коммерсантов с острова Закинф, обосновался в Москве в конце ХIХ века. Успешно торговал коврами и табаком, большая и патриархальная семья жила в огромной барской квартире в Гнездниковском переулке. В семье свято сохранялись традиции православия, но Георгий рос в русской, а не в греческой культуре: язык предков он знал плохо, говорил на нем с сильным акцентом, с трудом подбирая слова. Налаженный обеспеченный быт рухнул в 1918. Семью Костаки выселили из Гнездниковского. Сперва пожили в подмосковной деревне, где была хоть какая-то еда, но где местные мальчишки звали маленького грека «жиденком», потом купили дом в Баковке. С началом НЭПа семья вновь, благодаря коммерческой жилке, встала на ноги. А с концом «новой экономической политики» семейство Костаки оказалось в странном и двусмысленном положении. Стало непонятно, как жить. Дело еще в том, что этим московским грекам удалось сохранить паспорта подданных Греции. Будучи по культуре русскими, считая Россию своей родиной, они оказались иностранцами. Это в какой-то степени спасало, но одновременно отрезало доступ к работе и образованию. Георгий Костаки даже не смог окончить среднюю школу. Далее – посыпалось. Арестовали мать. Ее, к счастью, быстро отпустили, но младший брат Георгия Дмитрий провел несколько лет в лагерях. С середины 30-х Георгий Костаки работал шофером в греческом посольстве. Страсть к автомобилизму у Георгия Дионисовича была, видимо, в крови: его старший брат Спиридон в 20-е годы был одним из знаменитейших гонщиков-мотоциклистов СССР. Во время одной гонки он разбился на глазах у юного Георгия, и, похоже, катастрофа была подстроена. Но это не отбило у Георгия Дионисовича страсть к баранке. Спустя много лет он про себя рассказывал анекдот: «Гоню я ночью на своем «Вольво» по Кутузовскому. Гаишник останавливает. Я из окошка высовываюсь – а брови у меня не хуже, чем у дорогого Леонида Ильича, да и такой же «Вольво» у него есть. И руль покрутить он сам иногда тоже любит. У гаишника – чуть не кондрашка. Попятился куда-то. А мне что делать? Я и погнал дальше». В 1939 году, с началом второй мировой, греческое посольство в Москве было эвакуировано в Вашингтон: СССР тогда был союзником Германии. Георгию Костаки посол предложил выехать с ним, но семью вывезти оказалось невозможно. Он остался в стране, которую считал родиной, и пристроился дворником в посольство Финляндии. Советский Союз напал на маленького северного соседа. Из дворницкой Дионисовича выгнали. Знакомые устроили его шофером в посольство Великобритании, а потом он оказался в посольстве Канады, где и работал до 1978 года, когда уехал из СССР. Сперва шофером, потом завхозом. Работа завхоза в посольстве – это не просто следить, чтобы краны не текли и чтобы уборщица не волынила. Иногда завхоз оказывается вторым человеком после посла: чтобы обеспечить жизнедеятельность посольства, он должен прекрасно ориентироваться в хитросплетениях местной жизни и в нравах аборигенов. Этим талантом Костаки обладал в полной мере. Коллекционировать Костаки начал еще в 30-е годы. Это было время Торгсина – «торговли с иностранцами» – и комиссионок. Советские граждане несли туда ценности, чтобы как—то выжить. Цены были смехотворные, естественно, работавшие в Москве дипломаты и те местные, кто мог себе это позволить, регулярно прочесывали торговые точки. В те времена закладывалась основа многих важных коллекций. Сперва Костаки собирал то же, что все. Антиквариат – «малых голландцев», ковры, старинный фарфор, иконы. И делал это очень успешно. У него был врожденный вкус и глаз, изумительные для человека, не получившего образования. Уже тогда Грек стал личностью, известной в кругах московских и питерских коллекционеров.Во время войны ему пришлось расстаться с частью коллекции: даже зарплата, получаемая в посольстве, не спасала от тягот в полуголодной Москве. ВРОДЕ НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК? А во второй половине 40-х коллекционер Георгий Костаки стал собой. Он случайно увидел работы художников русского авангарда, всеми тогда забытых и никому не интересных. А все эти старые голландцы ему надоели. В воспоминаниях он писал: «Висят на стене 25-30 картин, одинаковые по колориту, и разница только в сюжете. На одной картине нарисована кухня, на другой – натюрморт, на третьей – еще что—то. У меня даже иногда чесались руки, хотелось почистить, поцарапать эти коричневые картины, может, выявить еще что-нибудь!» Георгий Дионисович начал распродавать свою антикварную коллекцию и охотиться за тем, что все считали «мусором». Другие коллекционеры качали головами и говорили: «Грек спятил. Кто бы мог подумать – вроде здоровый человек был». Будущее показало полную неадекватность этого диагноза. Грек оказался лет на десять впереди всех. Тогда и на Западе интерес к модернизму первой четверти ХХ века, особенно к русскому, был очень низок, а в России его вообще никто не вспоминал. Он разыскивал художников, их родственников и друзей. Лазал по чердакам и чуланам, вытаскивал запыленные рулоны с холстами из—под кроватей. По крупицам собирал сведения про интересовавших его авторов. Невероятная интуиция и поразительное чувство искусства, умение общаться, коммерческий дар и жизненная щедрость позволили Костаки к 70-м собрать коллекцию, которой не было равных в мире. Потом про него говорили: «стал миллионером на чужом горе». Что же – да, чужое горе... Но Грек никогда не паразитировал на нем. Он старался платить. Объяснял, что столько-то это стоит. Иногда, правда, случались забавные истории. Однажды Костаки выменял картину Любови Поповой, которой было заколочено окно сарая, на кусок фанеры. Но главное – он спас то, что могло безвозвратно погибнуть. В его собрании оказались тысячи важнейших работ тех художников, которыми сейчас гордятся главные музеи планеты. Малевич, Розанова, Попова, Родченко, Суетин, Чашник, Матюшин, Эндер, Татлин, Эль Лисицкий, Клюн, Удальцова, Древин, Экстер, Кандинский... Имея возможность иногда выезжать за границу, общался в Париже с Шагалом, Гончаровой и Ларионовым. Их работы также оказались в его собрании. В конце 60-х сведения о коллекции московского грека просочились на Запад, где в это время начал подниматься интерес к русскому авангарду. В квартиру Костаки на проспекте Вернадского, стены которой от потолка до пола были завешаны шедеврами, зачастили крупнейшие западные искусствоведы и музейщики. Он был ярчайшей личностью Москвы. Дружил с Рихтером и Плисецкой. Через его квартиру проходили всевозможные знаменитости и те, кому таковыми еще предстояло стать, дипломаты, советские чиновники и полуопальные искусствоведы, пройдохи-спекулянты и богемные красотки. При этом бережливо сохранялся налаженный семейный быт. Он опекал молодых неофициальных художников. Устраивал шумные праздники. Под водочку и хорошую закуску играл на гитаре – гитаристом он был превосходным, но признавал только семиструнку. Пел под гитару цыганские романсы. Вернувшись из Парижа, говорил: «Да вы что, ребята, как можно из Москвы уезжать? Там тоска смертная, там русскую душу никто понять не может. Видел я Мишку Шемякина – волком воет. И не думайте эмигрировать! Мы русские, нам без России – никак!» А в середине 70-х началось что—то странное, хотя и предвидимое. Несколько раз в квартиру Костаки вламывались, что—то исчезало. Звонили по телефону, говорили очень неприятные вещи. Угрожали его друзьям и знакомым. Поползли слухи: Костаки стукач КГБ. Совершенно ясно, что, проработав всю жизнь в посольствах, он не мог не иметь контактов со спецслужбами. Но никто и никогда не представил сведений, что эти контакты кому-то навредили. Затем сгорел семейный дом в Баковке – в пожаре погибла часть коллекции. Злые языки заговорили, что Грек сам спалил дом, чтобы спрятать концы. Бытовали две версии. Первая: он все вывез за границу, а пожар устроил, чтобы это скрыть. Вторая, совсем фантастическая: он сжег оригиналы – и теперь легче морочить людям голову голову фальшаками, им же самим нарисованными. Георгий Дионисович, конечно, был хитроумным человеком. Но сомнительно, чтобы он стал жечь семейный дом. Да и никаких доказательств так никто и не предъявил. Грека активно выдавливали из России. Это стало особенно очевидным после того, как советские власти ему сообщили, что будут рады, если он уедет, оставив свою коллекцию в СССР. Эти картины не собирались показывать людям, просто совдеповским чиновникам стало понятно, что собранное Костаки стоит многие миллионы в твердой валюте. Он подарил 80 процентов коллекции, причем лучшую ее часть, Третьяковской галерее. Впрочем, оставшееся продолжало быть самым крупным частным собранием русского авангарда в мире. Летом 1977 в Москве состоялся конгресс ICOM, международной музейной ассоциации. Для его почетных гостей в Третьяковке устроили закрытый показ работ русских авангардистов. Советские чиновники оказались настолько бессовестными, что не пригласили самого Грека на выставку его коллекции. В начале 1978 года Георгий Дионисович с семьей покинул страну. На Западе ему пришлось продать часть собрания: надо было устраиваться в новой и не любимой жизни. Ни Костаки, ни его жена Зина, ни дети, несмотря на благосостояние и пышный прием, не чувствовали себя здесь своими. Коллекцию Костаки с колоссальным успехом показали в нескольких главнейших музеях. Он был звездой. Но – «Не уезжайте, ребята, из России...» В 1989 он, уже тяжело больной, приехал в Москву на открытие выставки в Третьяковской галерее, состоявшей по большей части из его коллекции. Теперь его принимали с помпой. Георгий Дионисович Костаки умер в Афинах в 1990 году.Несколько лет назад правительство Греции приобрело те 20 процентов, которые он привез с собой, за $35.000.000. Теперь эта великолепная коллекция русского искусства хранится в Салониках. ЭТОМУ ЦЕНЫ НЕТ Мария ЦАНЦАНОГЛУ – куратор коллекции Георгия Костаки в Государственном музее современного искусства города Салоники. По образованию – филолог-русист. Училась в университете в Салониках, потом с 1988 года в аспирантуре МГУ. Ее специализация – литература русского футуризма и ОБЭРИУ. Переводила Александра Введенского и Даниила Хармса, но и Льва Толстого, Антона Чехова и Романа Якобсона; недавно перевела на греческий «Бег» Михаила Булгакова. Была куратором выставки московских художников «Белая башня, Красная площадь» в Салониках в 2000 году. В 2001 курировала выставку греческих художников «Программа» в московском Музее архитектуры. В 1994 – 2002 – пресс-секретарь посольства Греции в Москве. ОТ МОСКВЫ ДО САЛОНИК – ОДИН ШАГ – Ты специалист по русской литературе. То есть, как я понимаю, первоначально Россия для тебя ассоциировалась со словом. Как начался твой интерес к изобразительному искусству? – К живописи я пришла через поэзию. Поэзия была для меня концентрацией жизни в нескольких словах. Потом решила, что не хочу быть профессиональным исследователем-филологом. Но я думаю, что слова заставляют видеть. Так вот, моей темой в аспирантуре была поэзия русского футуризма. Живопись я тогда особенно не любила и не знала. Но потом поняла, что заниматься футуристами и обэриутами, не зная живописи, невозможно: изображение и слово связаны совершенно неразрывно. А началось так: осенью 85 года я увидела в витрине книжного магазина в Салониках большую книгу. Это был выпущенный издательством Abraham’s по поводу выставки в музее Гуггенхейм каталог коллекции Костаки. Для меня, студентки, он стоил очень дорого, но я его купила. И для меня это было откровение. Возникло ощущение, что до этого я была слепая. – Но потом ты начала заниматься и современным искусством. – Импульсом послужил русский авангард. Потом я подружилась с художниками, живущими в Салониках. А позже, в Москве, – с современными российскими художниками. Для меня очень важна связь между образом и словом, а в русском искусстве это случается чаще, чем в искусстве других стран. У вас не всегда даже можно понять, кто прежде всего такие авторы, как Пригов, Монастырский, Кабаков – художники или писатели? – Расскажи о Музее современного искусства в городе Салоники. – Это государственный музей. На бумаге он возник пять лет назад. Реально открылся два года назад. Решение о его открытии было принято министром культуры Греции Эвангелосом Венизелосом. Он же решил приобрести для музея коллекцию Костаки и убедил правительство, что это необходимо сделать. Это было смелое решение: речь шла о больших деньгах и о еще почти не существующем музее. 35 миллионов долларов – это не шутки. – Ты считаешь, что эта сумма – реальная цена для коллекции Костаки? – Реальную, как ты выражаешься, цену установить почти невозможно. Работы мастеров русского авангарда на рынке появляются крайне редко. Наверное, если продавать вещи по отдельности, цена оказалась бы во много раз выше. Но мы вели переговоры с наследниками Георгия Костаки и сошлись на этой цене. – Директор твоего музея Мильтиадис Папаниколау сказал мне, что, возможно, решение было принято потому, что Салоники – родина Венизелоса. – Какую-то роль это, возможно, сыграло. Но дело все-таки в другом. Было решено, что будет два музея современного искусства. Национальный в Афинах и Государственный в Салониках. В Греции это традиция: в Афинах, например, находится Национальный театр, а здесь Государственный. Салоники – второй по значению город страны и столица Северной Греции. Сейчас он намного меньше Афин, где живет половина жителей страны, но когда-то это был второй город Византии, а потом Османской империи. Это город с очень давними культурными традициями, а ныне – крупнейший университетский и интеллектуальный центр. Салоники были многонациональным городом, сейчас это в меньшей степени так, но город остается открытым миру. В 1999 году Салоники были культурной столицей Европы. Важно, что это не туристический, а полноценно живущий город. Наконец, играет роль географическое и политическое расположение Салоник: он близок к Балканам и к Восточной Европе, к славянскому миру, к России. Здесь в университете есть кафедра славистики и есть Институт балканистики и русской цивилизации. Так что решение о размещении коллекции Костаки в салоникском музее совершенно органично. – Интересно еще вот что. Коллекция Костаки оказывается важной картой культурной политики Греции. Люди приезжают в Салоники, чтобы увидеть шедевры русского искусства ХХ века. Либо эти картины путешествуют по главным музеям разных стран, и таким образом Греция пропагандирует русскую культуру. – Да, греки делают свою политику в современной культуре при помощи русского искусства. Что же, нас всегда обвиняли в хитрости! – А я уж и не знаю, что бы мы делали без греков. Куда бы мы делись без Феофана Грека и без Дионисия? Греки сформировали визуальную культуру России. Малевич и его коллеги очень интересовались иконописью. И теперь греки получили такой вот ответ в качестве русского авангарда. – А мы куда бы делись без грека Георгия Дионисовича Костаки? Но знаешь, пока еще рано петь дифирамбы нашему музею – он слишком молод. Чтобы музей стал полноценным, на уровне других больших музеев современного искусства, надо сделать очень большую работу. Пока у нас готово это здание в бывшем католическом монастыре Лазаристон, в районе Ставруполис. Оно слишком маленькое даже для того, чтобы показать всю коллекцию Костаки. В ней тысяча двести работ, а в наших залах мы не можем развешать больше сотни. Кроме того, Алики, дочь и наследница Георгия Дионисовича – в Москве ее лучше знают как Лилю – обещает передать нам огромный архив отца. Для его размещения и исследования тоже нужно помещение. Кстати, расположение музея важно для городской жизни Салоник. Раньше Ставруполис был заброшенным и бедным районом. Сейчас здесь находятся Институт изобразительного искусства, Центр современного искусства, наш музей, а здание разорившейся табачной фабрики будут перестраивать в дорогую гостиницу. То есть к лучшему меняется городская ситуация. Но у нас есть еще очень красивое здание в старом порту, который больше не функционирует: новый порт построен на отшибе от центра. Там мы устраиваем временные выставки. Кроме того, сейчас готовится еще одно огромное помещение, бывшая текстильная фабрика, построенная лет семьдесят назад греческим архитектором, учившимся в Баухаузе. Оно пустует уже почти полвека. Объявлен международный конкурс на его реконструкцию, и к 2005 году строительство должно быть окончено. – Ты хорошо знаешь Россию. Как ты можешь объяснить тот факт, что в маленьких по сравнению с Москвой Салониках есть молодой, но успешно развивающийся музей современного искусства, а в столице России ничего подобного не имеется? Музей, открытый Зурабом Церетели, таковым назвать невозможно. – У вас есть Третьяковка. Про ее деятельность можно говорить разное. Да, она не всегда, на мой взгляд, поступает правильно. Например, мне кажется, что Третьяковка слишком много внимания обращает на прокат работ из своей коллекции на выставках за границей, чем на работу с искусством ХХ века в своих стенах. Понятно, что для этого есть экономические причины, но все же. Но, как бы то ни было, Третьяковка – это огромный и богатейший музей. Его масштабы несравнимы с нашими. – Я не думаю, что очень большой обязательно значит очень хороший. Иногда маленький музей с качественно подобранной коллекцией оказывается ценнее колоссального динозавра. По-моему, ваш музей как раз и есть тот случай, когда маленькое оказывается очень хорошим. – Ну, за это спасибо Георгию Дионисовичу! Коллекцию он собрал замечательную. Даже та малая и отнюдь не лучшая ее часть, что оказалась у нас, заставляет завидовать лучшие музеи мира. Однако коллекция Костаки, будучи важнейшей частью нашего музея, не должна исчерпывать всю его деятельность. В идеале он должен стать полноценным музеем современного искусства, с очень качественной коллекцией и с динамической программой временных выставок. А с этим мы только начинаем работать. Все еще впереди. – Очень интересной мне кажется затея с выставкой Соломона Некритина из вашего собрания в Третьяковке. Это странный художник, до сих пор не вполне понятый. – Да, его знают в основном по картинам, находящимся в постоянной экспозиции Третьяковки, – «Народный суд» и так далее. Но основной объем работ Некритина из коллекции Костаки, много его собиравшего, оказался у нас. Персональной выставки этого художника пока не было. Эта выставка на самом деле может оказаться очень интересной. Позволяющей по-новому взглянуть на искусство первой трети прошлого века. ГРЕЦИЯ – ЭКСПОРТЕР РУССКОГО ИСКУССТВА – Что ты думаешь вообще о путях развития музеев? Сейчас много говорят о том, что музеи не должны быть сейфами, как раньше, в которые что—то загружается и хранится. Наиболее перспективными считаются, так сказать, сетевые выставки: из разных коллекций собираются под ту или иную концепцию работы, потом выставка прокатывается по миру. Таким образом привлекается внимание масс зрителей, музеи получают доход и могут далее развивать свою деятельность. Не снижает ли такая работа, похожая на всемирные турне поп-звезд, ценность показываемого искусства? – Коммуникация между музеями – это очень хорошо. Но для музея это унижение, если он только занимается прокатом вещей из своей коллекции и не может сам находить собственные концепции и делать собственные полноценные выставки. – Это случай Третьяковки? У них есть много шедевров, они их сдают в лизинг, словно какая-то авиационная компания, сдающая в лизинг свои «боинги». У Третьяковки есть, скажем, «Черный квадрат» Малевича, она его сдает напрокат, зарабатывает какие-то деньги, а в Москве его годами никто не может увидеть. У Третьяковки, правда есть аж два «Черных квадрата», так что один из них обычно висит на стене. – Знаешь, в Греции с арендой современного искусства никто не сталкивался до появления у нас коллекции Костаки. Мы привыкли давать за границу произведения античного искусства, иконы и все такое, но искусство ХХ века у нас раньше никто не просил. У нас иногда удивляются: как так? Греция начинает экспортировать русское искусство, к которому вроде бы не имеет отношения? Так вот, я не думаю, что это важно, большой музей или маленький. Любой музей должен стараться вести собственную игру, выстраивать свои концепции. Это в музейном деле столь же важно, как традиционное хранение и изучение предметов из коллекции и их показ в постоянных экспозициях. Надо, чтобы музей играл важную роль в обществе. Замечательно, если у вас просят работы на выставку, подготовленную кем—то другим. Но работать только с готовыми выставками – неинтересно и неплодотворно. Что касается нашего музея, здесь есть интересный момент. Как ты знаешь, художники русского авангарда не любили традиционные музеи. Они не хотели в них существовать. И показывать их работы просто как музейные шедевры как—то странно. – Ты думаешь, они не мечтали о музеях? И как ты полагаешь, какова была их реакция, узнай они, что получили вот такой музей. В небольшом по сравнению с Москвой, Амстердамом или Нью-Йорком, где тоже есть важные коллекции русского авангарда, городе Салоники? – Наверно, они мечтали о музеях, но о новых музеях. О других музеях. А маленький город Салоники... Наверно, услышь они тогда, в первую четверть ХХ века, о Салониках, то сильно бы удивились. С чем тогда могли ассоциироваться Салоники в России? С моряками, с контрабандной торговлей, с белыми эмигрантами. С тараканьими бегами, к сожалению. Я недавно в первый раз съездила в Стамбул, который мы, греки, называем просто Городом. Удивительное место. Булгаков, никогда там не бывавший, его удачно описал. А Салоники когда-то были чем—то вроде филиала Стамбула. Ну и наш музей, где одна пятая коллекции Костаки, это как бы филиал Третьяковки. – Мне почему-то представляется, что Малевичу, например, самое место в Салониках. Не в Амстердаме, не в Москве, а здесь. По-моему, он не читал труды Св. Григория Паламы, создателя гениального отрицательного богословия, трудившегося здесь. Не знаю, как отнесся бы Палама к картинам Малевича. Но мне кажется, есть прямая линия от Св. Григория, сильно повлиявшего на Феофана, до Малевича. – Брат Давида Бурлюка Владимир похоронен в двух шагах от музея на союзническом солдатском кладбище, его во время первой мировой убили в Македонии. Один из зачинателей русского футуризма закончил жизнь здесь. Это случайность, возможно. В большой степени случайность и то, что главный собиратель русского авангарда был греком, как и то, что он оставил часть коллекции, привезенную с собой, в Греции, а не продал ее куда-нибудь в Америку, и что его наследники продали ее нам. На все это можно смотреть как на цепочку случайностей. Я ведь много лет назад каталог коллекции Костаки купила тоже почти случайно. Но как вышло – так вышло. Теперь важно, чтобы музей, в котором я работаю, служил одним из международных центров современного искусства, которое совершенно немыслимо без русского авангарда первой половины прошлого века. //культура ---------------------- Музыка на вокзале Михаил РУМЕР-ЗАРАЕВ. Берлин (N30 от 20.08.2002) РОССИЙСКИЕ МЕЛОДИИ НАПОЛНЯЮТ УЛИЦЫ ГЕРМАНСКИХ ГОРОДОВ В шесть часов ледяного ноябрьского утра с грудой чемоданов стоим на перроне ганноверского вокзала. Люди обтекают нас, спеша на ранние пригородные поезда, – утренняя невыспавшаяся Европа. Жена и сын уходят искать такси, а я остаюсь сторожить чемоданы. Стою, прикрыв глаза, впитывая запахи и голоса вокзального мира – сигаретный дым, сладкую вонь дезодоранта, кашель, шарканье ног, обрывки слов. И вдруг в эту мешанину звуков сначала чуть слышно, а потом все явственнее пробивается старый российский вальсок. Снится мне, что ли? Но нет, потом идет «Катюша», за ней что—то из репертуара шестидесятых... Лет сорок назад мой друг, ныне уже покойный, опубликовал в «Юности» рассказ «Музыка на вокзале». Парень уезжает в Среднюю Азию, обретая там свою мечту, а его девушка и друг остаются в Москве и свою мечту не обретают. Действие происходит на вокзале, там громко звучит музыка и заглушает последние слова отъезжающего мечтателя. Рассказ был навеян нашими непрерывными отъездами, провожаниями, письмами, романами. Музыка тогда звучала сверху, из репродукторов, громко и настойчиво. Здесь она робко пробивается сквозь вокзальный шум, откуда-то из подземного перехода, и, сделав несколько шагов к его устью, я вижу щуплого парня в распахнутой куртке, растягивающего меха аккордеона. На полу лежит шапка со скудной горстью мелочи. УЛИЦА – СЦЕНА Потом это стало привычным: в вагонах берлинского метро, в переходах, на площадях германских городов, на ступенях общественных зданий – мелодии и разноязыкие голоса – немецкие, итальянские, русские. Улица – сцена. И чего только не увидишь на ней – изящного юношу, вполне профессионально исполняющего на фортепьяно классический репертуар, и опустившегося старика, бренчащего на гитаре, длинноволосого «ковбоя», выкрикивающего в микрофон свою «попсу», целые ансамбли, уверенно чувствующие себя на этой сцене. Русских на ней особенно много. Кто они, откуда, где обитают? Воспользовавшись коротким перерывом в программе, подхожу к молодым мужикам, по виду и репертуару – «нашим». Ансамбль – две трубы, саксофон, туба – работает на одной из площадей Западного Берлина. Музыканты рассказывают о себе не очень охотно, но кое—что удается выжать. Питерские профессионалы, выпускники музыкальных училищ. На родине выступают в казино, но, видно, не очень густо там выходит, поэтому на полгода приезжают в Берлин. Живут у друзей, играют на днях рождения, вечерах, на выставках. Это выгоднее, чем работать на улице, однако приходится и на площади стоять. Репертуар и русский песенный, и классический: Бетховен, Моцарт, Глен Миллер... Но долго не поговоришь, время здесь в буквальном смысле слова – деньги. Обтирают мундштуки инструментов, и знакомая с московского детства джазовая мелодия взмывает в берлинское небо. ВИРТУОЗ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ Подойдешь, однако, не к каждому. Как подойдешь к молодому немцу, в воскресный погожий день с помощью друзей выгрузившему из фургона на центральной площади Ганновера фортепьяно и в течение часа выдавшему целый концерт классики? Мгновенно собравшаяся толпа бюргеров, слушавшая его с умиленными лицами, накидала довольно объемистую коробку мелочи и купюр. Музыкант отыграл программу, забрал коробку, погрузил инструмент и уехал. Что называется, сделал дело – гуляй смело... В романе Леонида Гиршовича «Бременские музыканты» есть такой эпизод. Живущий в Германии и работающий в симфоническом оркестре скрипач российско-еврейского происхождения, отправившись на машине в другой город, потерял там все деньги и документы. Недолго поразмыслив, он достает из машины скрипку и дает концерт на перекрестке улиц. Собранных денег хватило не только на бензин и еду, но и на ресторанный ужин, которым он угостил приехавших из Питера его товарищей по оркестру, где он некогда работал. Написано все это с блеском и знанием дела, что немудрено: Гиршович помимо того, что отличный писатель, еще и профессиональный скрипач, работающий в оркестре ганноверской оперы. Сколько получил его герой за концерт, я не помню, а может, эта цифра и не приводится в романе. Но это роман. А какие заработки у уличных музыкантов в жизни, как организуют они свою работу? НОСТАЛЬГИЧЕСКИЕ СУДОРОГИ Опросы, проведенные прямым и косвенным образом – в мимолетных разговорах или через знакомых, находящихся в дружеских отношениях с людьми, играющими на улицах, – выявили следующее. Город (имеется в виду Берлин) торгует местами для музыкальной стоянки. Лучше всего налажена эта торговля в метрополитене. Если вы хотите обрести законное право играть-петь в переходе или вестибюле метро, надо приехать на станцию «Ратхаус Штеглиц», где раз в неделю по средам продают такие разрешения. Заплати шесть евро, покажи паспорт (любой – в том числе и российский зарубежный с туристической визой), получай квиток и играй себе на здоровье целую неделю. У полиции не должно быть претензий. Заработок разный, зависит от места и сезона. На хорошем людном месте да еще где-нибудь перед Рождеством вполне можно заработать за день до пятидесяти евро. Говорят, что и муниципалитет торгует местами на площадях. Но покупают их почему-то менее охотно, чем в метро. Нередко играют нелегально, тем более, что полиция довольно либеральна к этому виду уличного промысла. Работают обычно несколько месяцев, полгода, живя по трое-четверо в задешево снятой квартире, затем отправляются на родину, где их ждут семьи. Такой вот род отходничества, в которое подавались некогда российские крестьяне от бескормицы, деревенской нищеты. Так и сейчас ездят в европейские города российские музыканты-отходники, по временным туристическим визам, выстаивают целыми днями на людных перекрестках, у станций метро, у ресторанов, наполняя улицы мелодиями, способными вызывать у нас, россиян, ностальгические судороги. Есть еще и «нелегалы», поющие и играющие, вопреки запрету, в вагонах подземки и городской электрички. Они входят в вагон, мгновенно озираются – нет ли полицейского – и выскакивают на следующей остановке, успев сыграть нехитрую пьеску и пройти с шапкой вдоль рядов. Здесь сборы невелики. Да и вообще объемы заработка, описанные Гиршовичем, могут быть только у высококлассного профессионала. Немцы народ музыкальный и знают цену качеству исполнения, особенно когда речь идет о классическом репертуаре. УЧИТЕЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ Вообще в Германии музыкант не пропадет. На улицах играют чаще всего те, у кого нет постоянного вида на жительство. Это занятие разрешают и без него. Если же у вас в паспорте имеется заветная отметка, называемая по-немецки ауфенхальтферлаубнис (о, эти бесконечной длины немецкие термины!), то вы можете искать работу. Какой уж окажется эта работа – другой вопрос. Проводя свое небольшое социологическое обследование русскоязычной эмиграции с помощью собственной телефонной книжки, я среди сотни имеющихся там фамилий нашел восемь музыкантов. Все они работают. Есть в этом списке хозяин и преподаватель музыкальной школы, два скрипача симфонического оркестра, преподаватель консерватории, пианист из ресторана. Имеется там и композитор, который, объединившись с певцом, разъезжает в качестве его аккомпаниатора и импресарио по Германии с программой «русских романсов». Немецкая аудитория принимает их «на ура». Но, конечно, главный приработок – частные уроки музыки. Немцы – народ интересный. При том, что уровень исполнительской культуры, во всяком случае, по мнению наших профессионалов, не так уж и высок, о чем свидетельствуют результаты международных конкурсов, любительская тяга к музыке очень велика. И взрослые, и дети охотно берут уроки, отнюдь не стремясь стать профессионалами. При этом бывают коллизии поразительные. Один из учеников моего друга-пианиста жил довольно далеко от города. Ездить к нему приходилось километров за сорок, и к тому же плата была невысокая, что—то, помнится, около тридцати марок. Но мальчик был необычайно одаренный, учитель гордился им и полагал, что его ждет большое исполнительское будущее. Подходило время окончания школы, и мой друг был уверен, что поступать он будет в консерваторию. Каково же было его удивление, когда он узнал, что в семье его намерены обучать на зубного врача. «Как, – воскликнул мой экспансивный друг в разговоре с матерью, – неужели вы не понимаете, что он одаренный музыкант?». Его вежливо поблагодарили за высокое мнение о способностях сына, а когда учитель продолжал настаивать на необходимости исполнительской карьеры, так же вежливо сказали: «Вы хотите, чтобы наш мальчик ездил за сорок километров ради того, чтобы заработать тридцать марок?» А вот другая байка, тоже из серии учительских рассказов. Мой приятель – преподаватель музыки Лев Мадорский давал уроки на кейборде. Это такая японская электронная штуковина, которая все больше вытесняет в Европе старое доброе пианино. Учеником был старый деревенский мясник, огромный сильный человек с тяжелыми руками. Он жил один (жена умерла, дети имели свои семьи), весь день колол свиней, делал домашние колбасы, а раз в неделю к вечеру принаряжался и ждал учителя. Они разучивали нехитрые пьески, и огромные пальцы мясника еле умещались на клавишах. Время от времени собиралась вся семья – дети, зятья и невестки, внуки – рассаживались в зале деревенского дома и восторженно внимали игре дедушки. Учитель, пожилой московский интеллигент-шестидесятник, должен был непременно присутствовать на этих концертах. Он стал как бы членом этой семьи. Тот же приятель, долгое время игравший на фортепьяно в ресторане, будучи человеком наблюдательным и, кстати, неплохо пишущим (его «рассказики», публикуемые в русскоязычной германской прессе, весьма популярны в эмигрантской среде), поведал историю о «новом русском». Как—то его подозвал официант: «Кажется, это русский. Не понимаю, чего этот господин хочет». Господин, которого звали Дима, хотел многого. Он гулял, как таежный старатель, попавший в городской кабак, – требовал всяких неслыханных блюд, заказывал музыку «для моей марухи из Петербурга», безобразно напился, швырял деньгами и наконец, совсем обезумев от водки, стал запихивать себе в рот купюры. Он жрал деньги на виду у изумленного ресторана. «Теперь я знаю, почему Россия плохо живет, – сказал философствующий официант Мадорскому. – Новые русские умеют зарабатывать деньги, но они не умеют их тратить». «ПРОЛЕТАРИИ МУЗЫКАЛЬНОГО ТРУДА» Вот такая она, российская музыкантская жизнь в Германии. Не звездная, расцвеченная именами Владимира Крайнева, Родиона Щедрина и Майи Плисецкой – о них—то написано много. А простая, «пролетарская»: старый бродяга с гитарой, уличный скрипач, учитель игры на фортепьяно. Так они и живут. //эмиграция