#15, 23 апреля 2002 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

ОТКРОЙ АМЕРИКУ! "i" (N15 от 23.04.2002) Каждое лето тысячи молодых россиян совершают свое открытие Америки ФОТОГРАФИЯ КАК действительность, данная в ощущении Никита АЛЕКСЕЕВ, Ирина КУЛИК (N15 от 23.04.2002) В Москве идет Фотобиеннале-2002, колоссальный международный смотр фотографии. Десятки выставок, сотни авторов, многие тысячи работ. Это – классики фотоискусства и многообещающие новички, традиционалисты и новаторы, толпы зрителей и повисающий в воздухе вопрос: почему именно фотография привлекает ныне к себе такое внимание? Ваше хобби никого не интересует Максим ТЕРЕХОВ (N15 от 23.04.2002) Единую для всех стран ЕС форму электронного резюме намерена внедрить в ближайшее время Европейская комиссия. По мнению экспертов еврокомиссии, это позволит заметно улучшить отбор кандидатов при приеме на работу. Таллин, где каждый поэт – знаменитость Наталья БАЛЫНИНА (N15 от 23.04.2002) В Таллин я люблю приезжать на поезде – и только на поезде. Несмотря на то, что с вокзала до берега моря несколько километров, морем пахнет уже в тамбуре. А первое, что видит путешественник, который выгружает чемоданы на перрон, это Тоомпеа – стоящая на холме крепость приплывших с того берега завоевателей-датчан. Рижский бальзам на московские раны Елена АНОСОВА, Ада ШМЕРЛИНГ (N15 от 23.04.2002) Латвия, Литва, Эстония – эти три страны мы все еще называем просто Прибалтика. И, конечно, это не совсем корректно. И, возможно, задевает честолюбие. Правильнее говорить «страны Балтии» – и политкорректно, и современно, и никому не обидно. Не висит камнем на шее эта подчинительная, сковывающая приставка, подразумевающая зависимость от кого-то или от чего-то, ставящая в положение соседа по коммуналке, к которому гости ходят без приглашения. «При» подчеркнуто вежливо отбросили, сознательно забыли в последнем десятилетии прошлого века. Вильнюс, не знающий дедлайна Елена АНОСОВА, Ада ШМЕРЛИНГ (N15 от 23.04.2002) Были ли вы в Литве или никогда не были – не важно. Начинать надо с Вильнюса. Даже если дальше путь лежит на пляжи Паланги, к белым пескам Неринги, в Озерный край или в лечебницы Друскининкая, без Вильнюса невозможно, нельзя и неправильно. Но не потому, что столица. Вильнюс – это вход, черная дыра, где пространство (жизнь, быт, день за днем) не в ладу со временем, вернее, время тикает по каким-то своим причудливым пространственным законам. Пляжный вариант Ирина ЛУКЬЯНОВА (N15 от 23.04.2002) Тема языковых школ продолжает быть актуальной: апрель, учебный год кончается, а за ними будут три блаженных месяца узаконенного лентяйства. Но хотя бы две недели этих трех месяцев стоит потратить на то, чтобы не забыть язык до основания – а уж блаженству языковые школы никак не помешают. Родить за границей Анна ЛАНДЕР (N15 от 23.04.2002) ГДЕ? КАК? СКОЛЬКО СТОИТ? И ВООБЩЕ – СТОИТ ЛИ? С чего начинается любая биография, будь то жизнеописание великих или анкета в паспортном столе? Со времени и места рождения. И если время, как правило, все-таки определяется Творцом (или физиологией), то место рождения – в меру фантазии и возможностей родителей – может быть выбрано. 1 ----------------------- ОТКРОЙ АМЕРИКУ! "i" (N15 от 23.04.2002) Каждое лето тысячи молодых россиян совершают свое открытие Америки В кармане первые самостоятельно заработанные купюры, в «бардачке» - путеводитель «Открой Америку!», полученный в Центре Международного Обмена перед выездом в Штаты, ты за рулем видавшей виды "тойоты", купленной в складчину с тремя студентами, мчишься на юг по 95-й. Позади недели трудного привыкания к американской действительности и американцам со всеми их "Hi! How are you today?" по пять раз на день и прочими прибамбасами. Позади месяцы тяжкого труда на благо американской экономики, и, наконец, уже перестали сниться горы посуды, фирменные официантские подносы, клиенты, щедрые на чаевые и не очень. Зато впереди - столица страны Вашингтон и столица джаза Новый Орлеан, Дисней и острова Ки-Уэст... Студенческая жизнь порой утомляет своим однообразием, согласитесь. Конечно, знания - это здорово, но все побочные эффекты типа лекций, семинаров, зачетов и экзаменов иногда достают так, что дальше некуда. Хочется мотануть куда-нибудь, ну хоть на летние каникулы. Но не просто так, а мотануть, что называется, реально. За границу. Мир повидать, да еще денег заработать. Центр Международного Обмена (ЦМО), основанный еще в далеком 1989 году, рабочих программ, соблазнительных для студентов, предлагает кучу. Тут и Camp Programs в США (проведи лучшее лето своей жизни в летнем лагере – 24 часа в сутки, 9 недель подряд – ты под неусыпным наблюдением самых послушных в мире детей). Есть один парень из Саранска, который вот уже 11 лет каждое лето методично отправляется в Америку, чтобы поработать в детском лагере поваром. И рабочие программы в Великобритании, Ирландии, Коста-Рике и Бразилии), и Au Pair (работа в семье), и работа на ферме. Наибольшей популярностью у студенческой братии пользуется летняя программа Work And Travel в CША. Мы решили поинтересоваться, что же это такое. - Программа существуют уже лет сорок, это как бы воплощение стародавней идеи стройотрядов, только за границей, - объяснили нам в ЦМО. Поле деятельности – от заворачивания бургеров в McDonald’s и развоза пиццы в каком-нибудь мегаполисе до продажи мороженого с «борта» арендованного тобою трака в маленьких сонных городках одноэтажной Америки, от нелегкого, но «типсового» (tips – чаевые) труда официантом в ресторане где-нибудь на Гавайях до нажимания кнопочки On в парке отдыха в Техасе, от помощи по сохранению первозданной природы в национальном парке Denali, что на Аляске, от помощи по сохранению спокойствия в казино в Атлантик-сити. Программа длится 2-4 месяца (плюс месяц – на путешестия) и стоит $1350 (включая авиабилет). Если ты работаешь по 40 часов в неделю, то получаеш, как минимум, около $1000 в месяц, из которых где-то $400 уходит на жилье и питание. Есть энтузиасты, работающие на 2-3 работах. Помимо материльных выгод – это еще и языковая практика, возможность и увидеть страну «изнутри», «заработать» друзей со всего мира. Ну и наконец, ребята просто становятся взрослее, весной - это еще такие «неоперившиеся» пацаны и девчонки, а осенью приходят они же - матерые сэкондтаймерзы (second-timers – подающие в программу второй раз), рассказывают байки о своей американской жизни и по-взрослому рассуждают о том, как строчка в CV об участии в программе обмена могла бы помочь в их будущей карьере... А вот вам и координаты ЦМО: Телефон: (095) 939-3295 939-4506, адрес в Интернете: www.iec.ru /реклама/ ---------------------- ФОТОГРАФИЯ КАК действительность, данная в ощущении Никита АЛЕКСЕЕВ, Ирина КУЛИК (N15 от 23.04.2002) В Москве идет Фотобиеннале-2002, колоссальный международный смотр фотографии. Десятки выставок, сотни авторов, многие тысячи работ. Это – классики фотоискусства и многообещающие новички, традиционалисты и новаторы, толпы зрителей и повисающий в воздухе вопрос: почему именно фотография привлекает ныне к себе такое внимание? Почему инициатива Московского дома фотографии, поддержанная правительством России, правительством Москвы и UNESCO, а также другими правительственными и независимыми организациями разных стран, собравшая дюжину спонсоров, среди которых Volkswagen, Аэрофлот, Kodak, «Русский стандарт», Hennesy, Nikon, – способна приблизить Москву к вожделенному статусу одной из мировых столиц культуры? Корреспонденты «i» совершили путешествие по просторам фотобиеннале и попробовали найти ответ на этот вопрос. А также – понять, что такое фотография сегодня. САМОЕ ИРРЕАЛЬНОЕ ИЗ ИСКУССТВ Н. А.: – Почему фотография сейчас пользуется таким успехом? По-моему, потому, что это наименее реалистическое из искусств. Я вчера на эту тему говорил с Бодрийяром, он мое мнение не опроверг и не подтвердил. А я имею в виду вот что. Люди часто думают, что на фотографии на самом деле запечатлен какой-то кусочек реальности. Щелкают «мыльницей» своих детей на пляже в Турции, свою новую машину или свою собачку и наивно считают, что на карточке – правда. На самом-то деле правда – в их воспоминаниях, а фотография только может в лучшем случае стимулировать память. Не более того. Что же касается профессиональной художественной фотографии – она не показывает ничего кроме самой себя. Впрочем, как любое настоящее произведение искусства. И она идеально отражает неуловимый, неопределимый мир, в котором мы живем. И. К.: – Я думаю, фотография пользуется таким успехом потому, что она еще не совсем искусство. Ей верят потому, что она пока еще вроде бы представляет не только саму себя. Каждый, кто смотрит отовыставку, даже если он не профессиональный фотограф, наверняка и сам что—то фотографирует. Мы же все фотографы. Это обиходная привычка, это повседневность. Н. А.: – То есть люди считают: я и сам так могу? И. К.: – Но не в том смысле, что «я и сам могу нарисовать абстрактную картину», а «я посмотрю, как это делается». Он приходит на выставку, чтобы понять, как ему щелкать свою семью в Турции так, чтобы было правильно. Н. А.: – Но в результате хороших фотографов очень мало, и научиться этому искусству так же трудно, как стать хорошим живописцем. И. К.: – Это обманчивая, ложная доступность. Мол, можно понять, на какую кнопку нажать, и будет хорошая фотография. Но я с тобой согласна: фотография должна все больше становиться чистым искусством. Хотя бы потому, что люди сейчас на каникулы в Турции, на свадьбу или на день рождения обычно берут видеокамеру. Понимаешь, до какого-то времени рисование или музицирование были такими же домашними занятиями, как вышивание. Люди рисовали портреты своих друзей или виды своего поместья, потому что не было фотографии. Играли музыку, потому что не было звукозаписи. Фотография уже имеет романтическую ауру того, что некогда было повседневной привычкой, а сейчас вытесняется в область высокой культуры. Немножко вневременной, как вся высокая культура. Хотя есть одна бытовая штука, имеющая связь с фотографией. Относящаяся к области новейшего рукоделия: чем бы занять глаза и руки в свободное время. Это компьютерные монтажи. Люди делают собственные веб-страницы, которые по сути не сильно отличаются от семейных фотоальбомов. Вывешивают туда «вот я в возрасте пяти лет», «вот я с дочкой Машей на даче», «вот я с моей новой тачкой». Фотография возникает как материал для того, чтобы его дальше мучить в «фотошопе». Н. А.: – Я все-таки настаиваю на своем мнении по поводу ирреальности фотографии. Мы живем в нерасчлененном мире, на нас ежеминутно обрушивается вал образов. Мы не успеваем их воспринимать и анализировать. А вал фотографии – это даже не аккомпанемент этому миру, а какая-то параллельная струящаяся реальность. Мне кажется, Фотобиеннале это показала. Есть океан невоспринимаемой действительности, и по его волнам плавают тысячи отографий. И. К.: – По волнам нашего невнятного мира на самом деле струится невероятное количество образов. Когда Питер Гринуэй читал лекцию в Москве, он изящно сказал в ее конце: «Пока я вам тут что—то рассказывал, в мире было произведено неизмеримо больше образов, чем за всю эпоху Ренессанса». Но фотография позволяет немножко остановить это струение. Образов очень много, но ты все же можешь увидеть, из чего состоит этот поток. Телевизионные или инематографические образы тоже струятся сквозь наш мир, но мы даже и не можем понять, из чего все это состоит. Как бы так – просто струится и струится... А фотобиеннале – это вроде капли воды под микроскопом. Можно увидеть, что в этой капле кишит фигова туча разнообразных бактерий. Можно что—то проанализировать. ВСЕ ПО ПРАВДЕ Н. А.:– А что скажешь насчет тем? «Тело», «Ландшафт» и «Дети». По-моему, очень забавно и точно. Правда, меня удивляет, почему нет зверюшек. Каждый человек, знакомый с журналистикой, знает, что публику точно привлекает изображение людей – одетых или раздетых, неважно. Точно привлекает пейзаж, а пейзаж – это вообще что угодно. И дети, какие бы то ни было. Дети они и есть дети. И еще безошибочно привлекают зверюшки. Зверюшек Оля Свиблова почему-то упустила. И. К.: – Может быть, она их на следующую Биеннале приберегла? Даже она не может сделать все темы в одну Биеннале. А еще ведь натюрморт есть... Н. А.: – Натюрморт менее привлекателен. «Мертвая природа» как-никак. Да и провести границу между натюрмортом и пейзажем трудно. И. К.: – Это правда. Бодрийяровские фотографии с автомобилями – это пейзаж или натюрморт? А вообще-то зверюшки на Биеннале есть. Хотя бы у Олега Кулика. Н. А.: – Что тебе запомнилось из безумного количества фотографий, показанного на Биеннале? И. К.: – Ты знаешь, я все-таки старалась по программке выбирать. И, конечно, я хотела обязательно посмотреть что—то, что я уже видела. Ну, понятно, запомнился Бодрийяр, потому что его все хотели увидеть. Н. А.: – Я боюсь, эти фотографии не запомнили бы, не будь под ними подписи Baudrillard. И. К.: – Абсолютно. Но когда эта подпись есть, когда это висит в отдельном зале, смотришь внимательно. Мне эта выставка в глубине души очень понравилась, потому что это не art-photo, это как раз фотки, которые мы все снимаем. Но он старается, он талантливый человек и в фотографии. И в отличие от других фотографов-любителей он имеет возможность выставиться. И не вижу в этом ничего плохого. Фотографии-то хорошие! Н. А.: – А мне, наверно, из—за этого преизобилия или, может быть, из—за некоторой моей мизантропичности больше всего запомнились две вещи. Первое – изумительные фотографии Челестино Спада там же на Солянке, где и Бодрийяр. Сперва подумал – опять компьютерный мудреж. Увидел, что это просто фотографии – восхитился. И. К.: – Конечно! Его, правда, сожрал Бодрийяр. Великолепная, дивная серия. Фотографии подсмотренные, да? Н. А.: – В сентябре, в сезон сбора оливок, в Рим слетаются сотни тысяч скворцов. Спада месяц сидел у окна своей квартиры и фотографировал стаи птиц на фоне облаков. Ждал, когда стая приобретет какую-то конфигурацию. И. К.: – Это замечательно. Это поднимает доверие к фотографии. Здесь все по правде, и фотография действительно показывает что—то, что невозможно увидеть без фотографического глаза. Без камеры. Потом, конечно, – это Хичкок, которого мы все любим, это Магритт, которого мы все любим, но как приятно это увидеть! Н. А.: – А второе, что я почему-то запомнил, это французский проект на Остоженке. Деревья, сфотографированные какими-то, в большинстве безымянными, фотографами начала ХХ века. Уже и фотографов этих нет, да и деревья эти, наверно, умерли. А маленькие, чуть выцветшие и удивительно тонкие по своему ощущению фотографии – есть. Но мне при этом вспомнился пассаж из Евангелия, про слепца: «Вижу людей как деревья». Понимаешь, у меня от фотографического изобилия, похоже, случилась какая-то полуслепота. Я все видел как деревья, и деревья – наверно, поэтому – увидел лучше всего. И птичек. ЧТО ЭТО – НЕВАЖНО И. К. – Ну да, мы неизбежно заговорим на тему: что такое увиденное и что такое сам акт видения? Фотография подтверждает, утверждает: Я вот ЭТО видел. Н. А.: – А что именно ЭТО - в конечном счете абсолютно неважно. И. К.: – Абсолютно неважно. О фотографии писали великолепные философы – Бодрийяр, Барт, без которого Бодрийяра бы не было, и Сьюзан Сонтаг. Но примечательно, что писали они не столько о фотографии, сколько о фотографировании. Н. А.: – Да, процесс их интересовал больше, чем результат. А это как раз подтверждает идею о том, что фотография обречена превратиться в искусство. В искусстве, конечно, до какой-то степени важно, что изображено. Но важнее – КАК изображено. Это КАК и есть процесс. А в искусство фотография обречена превратиться и потому, что все прикладные ее сферы – репортажная фотография, журнальная, рекламная, да и любительская – в скором будущем явно перейдут на цифровые технологии. А пленочная фотография станет таким же изыском как офорт, акватинта или акварель. И. К.: – Да—да! Это нечто, что уже отходит в область старинных преданий. Н. А.: – И еще Фотобиеннале-2002 сильно отличается от предыдущей. Здесь было мало гламура. Всей этой fashion-photo, которая как раз обычно оказывалась наименее интересной. В этом году также было меньше корреспондентской, документальной съемки. У меня впечатление, что большинство показанного скорее относится к категории art-photo, хотя это определение и очень расплывчато. И. К.: – Верно. Здесь заметен поиск идентичности фото как искусства. Мы оказываемся близкими к вынесению приговора: фото это только арт, это не фэшн, не репортаж, не привычка. Это не имеет отношения к личной памяти или к сегодняшнему дню, это действительно слегка ороговевший в своей артовости арт. МАЛЕНЬКАЯ ХИТРОСТЬ Н. А.: – Еще одна забавная штука. Мы знаем, как у нас в Москве обстоит дело с культурой. На Лубянке вот Церетели собрался памятник песне «Я иду, шагаю по Москве» ставить, с какими-то свистульками. Я, впрочем, считаю, это даже отчасти мило. Во всяком случае, свистульки лучше, чем изувер Дзержинский. И. К.: – Это что, правда? Я это восприняла как байку. А что, прикольно! Н. А.: – Вполне. Но согласись, что ситуация в области современного изобразительного искусства в Москве шваховая. Ну да, есть «Арт Москва». По сравнению с Фотобиеннале эта хорошая ярмарка-выставка выглядит маленьким и келейным событием. Фотобиеннале занимает практически все достойные выставочные пространства – от Манежа, Нового Манежа, Дома фотографии и моста «Багратион» до маленьких галерей. И. К.: – И выставляет там Свиблова, в общем-то, то же самое, что могло быть выставлено – и отчасти будет выставлено – на той же «Арт Москве». Н. А.: – Так почему наши власти считают Фотобиеннале событием, имеющим важнейшее значение, а когда речь заходит о современном искусстве, помощь почти не оказывают? Понятно, что дело в уме и энергии Оли Свибловой и ее сотрудников, но наверно есть и другие причины? Возможно, дело, опять же, в том, что фотография до сих пор воспринимается как нечто общедоступное? Наше начальство, мало что понимая в арт-фото, смотрит и думает: «Да, вот здесь все видно, здесь все похоже, прямо как в жизни...» И. К.: – Начальство фотографии не пугается. Считается, что сфотографировать можно только то, что есть, и поэтому там никакого особого ужаса не будет. А Свиблова, конечно, несколько передергивает. На Фотобиеннале есть фотография как фотография, и есть современное искусство, использующее фотографию как технику. И спасибо ей за это. Она сваливает все в один котел, и благодаря этому современное искусство, которое иначе сюда, возможно, не доехало бы, оказавшись названным фотографией, попадает в Москву. Орлан как современную художницу сюда бы не привезли, а Орлан как фотографию – пожалуйста. В качестве современного художника Мишель Журниак в Москву тоже вряд ли попал бы. Н. А.: – Да и Николь Тран Ба Ванг, Мэрилин Бриджес или Тибо Кюиссе, насколько я знаю, тоже обычно проходят по ведомству современного искусства, а не фотографии. И. К.: – Ну да, очень многое, представленное на Фотобиеннале, это нормальное современное искусство, через раз использующее фотографию. Кстати, Николь Тран Ба Ванг мне очень запомнилась. Это компьютерная обработка, но посмотри, как тонко и деликатно все сделано! Кстати – почему еще фотография привлекает внимание? Там есть то, что любят почти все – спецэффекты. Это всегда интересно, на это все ведутся. И единственная область современного искусства, где есть роскошные, совершенно голливудские спецэффекты, – это фотография. Н. А.: – Я, наверно, мракобес и консерватор, мне нравится, когда снимают без эффектов, хотя работы Тран на самом деле очень хороши. Я уже сказал, мне понравились птички и деревья. А еще я ясно запомнил во всем море Фотобиеннале «Китай-город» Евгения Нестерова. Какие-то былинки на снегу. Возможно, мне это понравилось потому, что я сам когда-то пытался это снимать. Но я никудышный фотограф, у меня ничего не вышло. А у него – получилось. И. К.: – Мне они тоже запомнились. Н. А.: – А ты возьмешь на себя ответственность сказать, какая фотография в этом океане хорошая, а какая – нет? И. К.: – Нет. Это невозможно. Н. А.: – Я тоже. Я знаю, что Дуано хороший фотограф, Брассай хороший фотограф, Картье-Брессон тоже. Стейнхен хороший фотограф. А наш Николай Андреев, в 20-е годы фотографией имитировавший не то Перова, не то Саврасова, – хороший фотограф? А черт его знает. Не могу судить. Вроде хороший, но может и так себе. Я не профессионал по старинной фотографии. И. К.: – Вот мы и возвращаемся к пресловутой истории насчет того, что фотография не есть арт, а есть своего рода реальность. В этом море невозможно ориентироваться при помощи искусствоведческих критериев насчет того, что хорошо, а что плохо. Ориентироваться там можно только при помощи собственного взгляда – на что тебя ведет, а на что нет. Очень важна твоя личная фантазматика, то, что ты сам что—то такое пытался снять... Н. А.: – Именно. В прошлом году мы отдыхали в Хорватии. Окна номера выходили на море, и в небе все время было множество чаек. Я на них почему-то совершенно залип. Снимал их, извел без толка десяток пленок. И фотоаппарат у меня не тот, и, что важнее, снимать не умею. А потом гляжу на птичек у Спады – и вот оно! И. К.: – Конечно! Это важно. Успех Фотобиеннале во многом связан с тем, что каждый посетитель с чем—то там себя соотносит. «А я это тоже пытался снять, а я это тоже видел, но не снял, а я это видел, но не подумал, что это надо снимать...». И это замечательно. Я бы памятник на Лубянской площади не герою Никиты Михалкова поставила, а организаторам Фотобиеннале. Н. А.: – Я не люблю супермаркеты, где вроде бы есть все. На поверку вдруг оказывается, что чего-то самого для тебя вожделенного и нужного нет. Либо есть, да не то. Дело не в моей пресыщенности или извращенности, а в том, что когда как бы есть все, выходит, что ничего и нет. Фотобиеннале похожа на гигантский супермаркет. Очень хорошо построенный, кстати. Кроме фотографий мне выставочная архитектура в Манеже, сделанная Юрием Аввакумовым, очень запомнилась. Очень точно и умно. Одновременно лабиринт и открытое пространство. Помогает смотреть. Я не вернулся оттуда несолоно хлебавши. Так что твою идею насчет памятника всецело поддерживаю. Только кому бы его заказать? /культура/ ---------------------- Ваше хобби никого не интересует Максим ТЕРЕХОВ (N15 от 23.04.2002) Единую для всех стран ЕС форму электронного резюме намерена внедрить в ближайшее время Европейская комиссия. По мнению экспертов еврокомиссии, это позволит заметно улучшить отбор кандидатов при приеме на работу. В новую форму электронного резюме помимо привычных пунктов (Ф.И.О., пол, возраст, образование и т. д.) добавлены такие разделы, как «социальные качества» и «артистизм». При предварительном отборе кандидатов работодатели из стран Евросоюза больше никогда не узнают о ваших «личных интересах (хобби)» – такая графа из резюме будет исключена. Предполагается, что использование единой формы электронного резюме значительно упростит автоматизированную обработку заявок. Кстати, согласно данным интернет-сайта iOne со ссылкой на результаты исследований крупнейшего лондонского бюро по трудоустройству Reed, сейчас более 80% нанимателей в первую очередь рассматривают кандидатуры тех соискателей, кто представил свое резюме по электронной почте, поскольку это, в частности, свидетельствует об их компьютерной грамотности. Очевидно, что и сами соискатели хорошо осознают преимущества электронного резюме – более половины работодателей, опрошенных Reed, уже сегодня получают свыше 90% заявок о приеме на работу именно «по мылу» (e-mail). / РАБОТА / / вакансия, вакансии, трудоустройство / ----------------------- Таллин, где каждый поэт – знаменитость Наталья БАЛЫНИНА (N15 от 23.04.2002) В Таллин я люблю приезжать на поезде – и только на поезде. Несмотря на то, что с вокзала до берега моря несколько километров, морем пахнет уже в тамбуре. А первое, что видит путешественник, который выгружает чемоданы на перрон, это Тоомпеа – стоящая на холме крепость приплывших с того берега завоевателей-датчан. Из—за каменной стены выглядывают домики веселой расцветки – желтые, розовые, голубые. Это «верхний» город, а есть еще «нижний», чуть помоложе, который лежит дальше, между холмом и морем. Экскурсоводы заманивают туристов прежде всего на Тоомпеа – ну как же, место, с которого начался Таллин, самая старая часть Старого города. Там действительно есть куда зайти – например, в Домский собор XIV века, где на стенах висят гербы похороненных в церкви горожан, а на полу лежат могильные плиты владельцев гербов. Гербы – что надо, один с пальмами и слонами, другой – с черепом и костями. Еще на Тоомпеа рядом с садом датского короля есть пузатая башня, где варят вкуснейший глинтвейн, и эстонский парламент под сенью башни Длинный Герман, где хорошо просто погреться на солнышке вместе с пиджачными эстонскими парламентариями. Но лучше всего на экскурсоводов плюнуть и залезть на крепостную стену, которая окружает весь Старый город и считается сохранившейся лучше, чем во всех европейских городах. Ее поддерживают и массивные башни, вроде круглой Толстой Маргариты, где когда-то хранился порох, а есть и совсем маленькие, похожие на грибы-опята. Единственное место, где можно подняться на галереи крепостной стены, почему-то держится в секрете: экскурсоводы не водят, путеводители тоже умалчивают. Чтобы туда попасть, надо с улицы Soor-Kloostri свернуть на улицу Gumnaasiumi. В крохотной башенке на входе сидит седой привратник, который без лишних эстонских слов продаст билет на стену за 10 крон. В эту часть Старого города туристы не заглядывают, и поэтому на крутых ступеньках лестницы и дощатом настиле галерей нет ни души. Да и вообще Таллин ни с кем делить не придется – город маленький, и жителей мало. Попасть в толпу можно всего несколько раз в год, когда на Ратушной площади жители Таллина отмечают праздники, поют песни и запускают фейерверки. А так, говорят таллинцы, если им надо с кем-нибудь встретиться, даже по телефону можно не звонить – все равно столкнешься с этим кем—то на улицах Старого города. В Таллине и потеряться не страшно, друг друга найдете часа через полтора. Туристов в Таллине, похоже, любят. Организованные группы приезжают в Таллин на выходные – из соседней Финляндии, за дешевой водкой. Но даже голосистые финны с набитыми провизией пакетами таллинцев не испортили. Если у прохожего спросить, как пройти на улицу с непроизносимым названием, он развернется и пойдет вместе с вами показывать. Потому что объяснить на словах у него не получится, все-таки языковой барьер мешает. В Таллине туристы редко где сталкиваются: даже если зайти в самое что ни на есть экскурсионное место, например, в церковь Пюхавайму, то на лавке по соседству будут сидеть местные жители. В церкви, кстати, надо ходить не просто так, а на органные концерты, которые проходят даже если органиста слушает человек пять. А слушают орган в Таллине благоговейно, кашлять смущаются и крышками скамеек стучать боятся. Если день будний, кажется, что весь город разошелся по домам и лег спать. В будний день по вечерам молодые таллинцы ходят пить глинтвейн и закусывать его чесночными гренками в Cloostri Ait на улице Cloostrimetsa, где в холодную погоду горит камин, а студенты театральных вузов развлекают себя хоровыми песнями. Еще у этого заведения есть секрет: стеклянная дверь в глубине зала, через которую можно попасть в музей доминиканского монастыря. Монастырь исчез вместе с Рефорамацией, и его место заняли узкие улочки. Там на стенах домов висят могильные плиты из пропавшего монастыря, а в крошечных магазинах стекло на продажу стеклодувы делают на глазах прохожих. А единственное, что осталось от советских времен – это вывеска «Книжный магазин» на Нарвском шоссе. Книги там уже не продают, зато теперь там клуб, где начинающие поэты читают публике свои стихи. И становятся известными – город-то маленький. /ТУРИЗМ/ / путешествия, туры, странствия / ----------------------- Рижский бальзам на московские раны Елена АНОСОВА, Ада ШМЕРЛИНГ (N15 от 23.04.2002) Латвия, Литва, Эстония – эти три страны мы все еще называем просто Прибалтика. И, конечно, это не совсем корректно. И, возможно, задевает честолюбие. Правильнее говорить «страны Балтии» – и политкорректно, и современно, и никому не обидно. Не висит камнем на шее эта подчинительная, сковывающая приставка, подразумевающая зависимость от кого-то или от чего-то, ставящая в положение соседа по коммуналке, к которому гости ходят без приглашения. «При» подчеркнуто вежливо отбросили, сознательно забыли в последнем десятилетии прошлого века. Но ведь Балтика от этого не вышла из берегов, не уплыла к экватору – и ближе нам моря нет. А значит, все-таки При-Балтика. Только уже не она при нас, а мы при ней. Научились и в гости ездить по приглашению, и за визами в посольства ходить, и называться иностранцами. А когда нас спрашивают, где отдыхали летом, говорим просто: «В Прибалтике». И понятно сразу: не в Польше, не в Германии, не в Финляндии, Швеции, Дании, а где—то тут, совсем рядом. Там, где все еще понимают по-русски, где сохранились кафе-стекляшки типа «Турист», где так же, как в Крыму или Сочи, можно снять комнатку или койко-место, где точно знают курс рубля по отношению к своей валюте, где везде крутят российскую попсу и где, самое главное, люди, свободные от приставки «при», интересуются нашей жизнью. Но тот, кто сегодня ездит в Прибалтику, любит ее не за приметы прошлого, которые, как призраки, скрываются в подворотнях Вильнюса, кривоколенных переулках Таллина, «хрущобах» Риги. И не потому, что надоели Кипр, Греция, Турция, Египет или Сейшельские острова. Прибалтика всегда была специфическим развлечением для людей с тонким вкусом и склонностью к меланхолии, она была деликатесом, который может порадовать гурмана, но оставить равнодушным человека, просто любящего поесть. Прибалтика – это, если так можно выразиться, туристическое пространство переходного периода, специальная зона для «загадочной русской души», сплошное пограничье, где всегда можно быть своим среди чужих или чужим среди своих. И потому мы всегда при ней. А другого такого места нам не дано. Так в командировку не ездят. Чтобы все 16 часов дороги, обмениваясь друг с другом незначительными фразами, думать про себя о том городе, в который ты едешь по служебной надобности. Так волноваться как-то даже неприлично, несовременно что ли. На красивом и чистом Рижском вокзале совсем мало народа. На табло только две живые строчки – Великие Луки и Рига. Милый, уютный, недавно отремонтированный вокзал – и за весь день только два поезда. Низкая платформа – со скамейками, старинными фонарями, побеленными к лету стволами тополей. Как будто не вокзал мегаполиса, а провинциальная станция. Все как было раньше, когда встречали и провожали своих московских однокурсников, живущих в Риге. Только теперь на Рижском обходятся без долгих проводов, без шумных студенческих компаний, без шампанского «из горла» и опаздывающих пассажиров, запрыгивающих в поезд на ходу. И с однокурсниками-рижанами мы не виделись уже кучу лет. Когда-то в Ригу невозможно было купить билеты в купейный вагон. Достать в плацкартный, сунуть проводнице десятку, чтобы ехать на третьей полке, – уже было хорошо. А сейчас мы чинно рассаживаемся по купе, и проводница с мягким акцентом: «Скорее всего вы будете ехать в купе вдвоем, как в СВ». Столик накрыт, позвякивают бутылки с минералкой и латвийским пивом, лежит меню вагона-ресторана. Можно пойти, а могут принести прямо в купе. Махровые полотенца, кроватки застелены, пледы в пододеяльниках... Сколько мы не были в Риге? Последний раз в 93-м, только-только визы ввели. Их тогда были готовы ставить даже во внутренние российские паспорта. Так и живет в «серпастом» первая латвийская виза. А скоро его придется менять на «орластый» – и тогда уже ничто не напомнит о том времени, когда мы в Ригу ездили без виз. До нашего пограничного Себежа поезд идет с остановками чуть ли не на каждой крупной периферийной станции. Кажется, что этому не будет конца, бесит. А как только проехали латвийскую границу – время понеслось, другая страна началась, иная жизнь, наверное. Хотя за окном мало что поменялось. Россия ли, Латвия ли – почему у нас вдоль железнодорожных путей всегда такой смурной пейзаж? Хибары с продавленными крышами, пьяные заборы, ржавое сельское хозяйство, паскудная жизнь. Не Германия. А дальше – рижские предместья, как подмосковный Долгопрудный: «хрущевки» и архитектурная жуть – панельные башни 70-х. Центральный вокзал Риги реконструировали – к 800-летию города. Этакий дюссельдорфский Хауптбанхоф в миниатюре. А привокзальная площадь перекрыта – ремонтируют, значит. Ничего не узнать. Вообще в Риге, если говорить на чистоту, ничего не узнать. Хотя ничего и не изменилось. Взять хотя бы такое место, как Ратушная площадь. Узнать ее при всем желании невозможно. Правильно. Потому что ее просто не было. На берег Даугавы Старая Рига выходила пустырем, облагороженным скульптурной композицией a la sovietique «Латышские стрелки» и зданием музея Революции. Пустырь сильно уменьшили в размерах и поделили на две площади. «Латышские стрелки» все также смотрят на Даугаву, за ними спрятался Музей оккупации (по-старому Революции), а уже ближе к собору Святого Петра полукругом, боком кося на «Стрелков», выстроился целый комплекс новоделов. Собственно здание Ратуши, восстановленный год назад купеческий Дом Черноголовых, еще что—то внешне евроремонтное и в центре сего новомодного окружения он – Роланд, символ свободы и закона. Такие статуи в XIV-XV веках были очень популярны в ганзейских городах и ими с удовольствием украшали ратушные площади. В стародавние времена Роланд стоял и в Риге. К 800-летию города решили вернуть. И хотя подлинный рижский Роланд сохранился до наших дней, латыши решили проявить немецкую бережливость – и водрузили на площади гипсовую копию. А оригинальная скульптура – в соборе Святого Петра: дождь на нее не каплет, птицы не гадят и историческое добро зря не пропадает. Даже сами рижане улыбаются. А когда показывают гостям Старый город, вообще откровенно смеются. К 800-летию в Старой Риге так постарались, что откопали новые улицы. Например, Двор Конвента – бывшая закрытая зона психбольницы и, кажется, туберкулезного диспансера – теперь вполне «сообщающийся сосуд». Заложенные арки разложили по кирпичику, дворы, перекрытые решетками, сделали сквозными, а девять домиков постройки XIII века, где раньше обитали умалишенные советские граждане, превратили в единый гостиничный комплекс Konventa Seta. Про психбольницу туристам стараются не рассказывать, зато каждый постоялец знает, что здесь когда-то, до психов, жили монахини. Орден составляли главным образом вдовы. А еще в советские времена где—то здесь располагалась контора, куда оформляющиеся в загранпоездки рижане ходили за справками о психической вменяемости. Вот так, чирикая и улыбаясь, элегантно поддерживая гостя за локоток, петляя по знакомым улицам неузнаваемой Старой Риги, выводят прямо к Русскому театру. И тут гость, уже заподозривший в себе традиционную туристическую болезнь – топографический кретинизм, начинает хлопать себя по ляжкам, улюлюкать и некультурно размахивать руками в радостном порыве узнавания. Сейчас мы сами все вам покажем (вот же он Кошкин дом!), расскажем (кто блистал десять лет назад на сцене Русского, ТЮЗа, Райниса и Упита) и еще кучу всего сочиним. Мы ничего не забыли: Домский собор, «Три брата», Рижский замок... В какой-то момент вдруг обращаешь внимание на то, что практически нет машин. Их ведь тьма-тьмущая и в Старом Таллине, и в Старом Вильнюсе, а здесь – единицы. Въезд в старую часть Риги – платный. Можно за $1.000 купить абонемент на полгода, а одноразовое посещение – 5 латов ($10). К нововведению рижане относятся неоднозначно. С одной стороны, когда девять месяцев в году идет дождь и лужи по колено, без авто под боком очень неудобно. С другой, нет пробок, можно спокойно гулять... В общем, как—то так, неоднозначно. Кстати, у рижан, что ни спросишь, все – как—то так. Пожалуй, однозначно они относятся только к своему президенту. Однозначно с чувством нежности, столь не характерным в отношениях между гражданином и государством, человеком и властью. Первым нас огорошил своим чувством к президенту менеджер гостиницы. Проезжая мимо Рижского замка, где сейчас располагается резиденция Вике-Фрейберге, он мурлыкнул: «А здесь девочка наша живет». И дополнил: «Королева-мать». Офигительно. Чтобы когда-нибудь мы, объезжая по набережной Кремль, могли сказать: «Здесь наш мальчик живет. Царь-батюшка». А потом о своей «девочке» говорили обычный таксист, ведущий театральный критик Латвии, преуспевающий руководитель турфирмы, отельный портье, бармен, продавщица на рыбном рынке. И мужчины, и женщины, и латыши, и русские, люди разного достатка и социального положения. Им за это что – тринадцатую зарплату дают? От налогов освобождают? А, может быть, кругом «жучки» и сексоты? Или же в них до сих пор сидит это наше имперско-советское холопство, любовь раба к хозяину? Наверное, это чувство объясняется достаточно простыми вещами. «Ей от нашей страны ничего не надо. Она хорошо воспитана, образована, богата. У нее есть все, чего нет у нас, чего мы долгое время были лишены. У нее есть чувство собственного достоинства. Она приехала из другого мира и может посмотреть на нашу жизнь со стороны. К тому же по образованию она психолог. Немножко доктор. Она нас лечит. И первые ее «пациенты» – члены сейма», – примерно так объясняли свое отношение к госпоже президенту наши старые рижские друзья и новые знакомые. Конечно, было бы неправдой сказать, что граждане Латвии все как один любят Вике-Фрейберге. Веселый таксист заметил: «Против нее те, кто тоскуют по сильной руке». За памятником Свободы начинается Новая Рига. Памятник Свободы, как нулевой меридиан, как точка отсчета, от которой отходят горизонтали и вертикали времени. 14-километровая Brivibas (бывшая улица Ленина, Сталина, когда-то Петербургская, Александровская, Гитлерштрассе) берет начало в парадном Старом городе и, если не уклоняться в стороны, по ней можно прорезать город насквозь. По Brivibas – как по горизонтальному вектору времени. Длинные прямые улицы, бульвары, парк «Эспланада». Как Айя-София в Стамбуле, огромный православный храм Рождества Христова. Помните, при совке здесь был планетарий? Как—то утром в 1962 рижане проснулись, а крестов на храме нет: их срезали ночью, быстро и тихо, и вывезли на грузовиках. Богатый рижанин, ныне живущий в Берлине, подарил иконостас, на его деньги были отлиты и колокола. Действует теперь храм, и новые кресты на куполах. А это что за Большой театр? Обомлеть можно: Латвийская национальная опера после реконструкции. Как только в стране появились первые свободные деньги на культуру, их сразу вложили в Оперу. Денег хватило не только на то, чтобы отремонтировать старое здание, но и пристроить новый стеклянно-бетонный комплекс. Надо отдать должное: архитекторы были деликатны. Теперь Опера – фешенебельная открытка Риги. Поход в Оперу (бывший Немецкий театр) обязательная часть туристической программы всех приезжающих в Ригу иностранцев – немцев, американцев, скандинавов, финнов... И ведущим мировым голосам звучать на ее сцене не зазорно. Рижане охотно показывают свой город, но каждый «экскурсовод» выбирает свою историческую точку, откуда лучше всего видна современная Рига. Любители порассуждать о былой ганзейской славе начинают с колокольни собора Святого Петра. Отсюда Рига кажется им больше, чем есть на самом деле, величественнее, значительнее, богаче. Обязательно вспомнят, что когда-то у Латвии были собственные колонии на Тринидаде и Тобаго. А во времена, когда Латвия входила в состав Российской империи, Рига была самой раскаленной торговой точкой страны. Отсюда караванами отправляли дальше в Россию все самое вкусное и модное, чем могла удивить Европа. Здесь же проворачивались весьма рискованные торговые махинации, здесь был самый искусный центр подпольных мастерских по производству подделок. Левый товар, что в XX веке ходил по России под брендом «Сделано на Малой Арнаутской», в XVIII-XIX веках был «Сделано в Риге». Существует даже такая легенда, что «Рижский бальзам» – не что иное как результат подпольных махинаций рижских «химиков». Алкогольная смесь радикально черного цвета – самый лучший пример «сделанного в Риге». Вечером на 26-м этаже гостиницы «Латвия», год назад полностью реконструированной и превращенной в четырехзвездочный Reval Hotel Latvija, открывается еще одна «смотровая площадка» Риги. Бар Skyline – одно из самых модных городских заведений. Сюда приходят смотреть и показывать Ригу в контексте приближающегося вступления страны в Евросоюз. Официантка принесла меню на английском: изысканные коктейли, деликатесные закуски. Техно-дизайн, разноязыкая публика. За столиком слева говорят о поступлении в Оксфорд, справа – о каникулах в Берлине. Молоденькая барышня-мышка в тонкооправных очечках шепчет на ушко молодому человеку о Каннском фестивале. Публику у барной стойки волнуют последние скидки на билеты в Лондон. О былом ганзейском величии не вспоминают и «Рижский бальзам» не пьют. Найти свободное место в Skyline – большая удача. Не меньшая везуха вообще где-нибудь вечером пристроиться. Какая, должно быть, богатая на развлечения ночная жизнь Риги. Не даром знакомый вильнюсец любит поехать на пару дней в Ригу – размахнуться, загуляться по-парижски. Но, прогуляв три часа по ночному городу и так нигде и не притулившись, понимаешь: увеселительных заведений в Риге не хватает. Тихая, спокойная ночная Рига так располагает к тому, чтобы плавно перетекать из кабачка в трактир, из кофейни в паб, из пивнушки в ресторацию. Но всюду – «мест нет», reservated. Толи туристов слишком много, толи заведений мало? Ночь закончили в каком-то заштатном псевдоамериканском кафетерии в духе Дэвида Линча. Если бы в забегаловку вломились линчевские дураки-грабители и стали «брать» пустую кассу, мы бы не удивились. «Так вам и надо», – сказал нам один из завсегдатаев рижских клубных тусовок. – «Нечего ходить по театрам. Так вы вообще никуда не успеете и жизни не узнаете». Рижский Новый театр – еще одна и, может быть, самая объективная точка, с которой надо смотреть современную Ригу. Мы не хотели идти в театр: слишком мало у нас времени в Риге, чтобы тратить почти четыре часа да еще на «Ревизора». Но с тем человеком, который пригласил нас, можно идти не только в театр – в разведку. Мы вместе учились, мы не виделись тысячу лет, хотелось засесть в каком-нибудь кабаке, выпивать, рассказывать друг другу о своей жизни, о жизни общих знакомых, вспоминать. И чтобы никто не мешал. Потому что завтра – в поезд, и когда мы опять встретимся, бог знает. Пошли, чтобы только не обидеть. Вокруг все уже не так шикарно. Между реставрирующимися доходными домами начала XX века в югендстиле, на первых этажах которых уже блещут стеклянными витринами бутики мировых домов моды, – деревянные чудаки столетней и двухсотлетней давности. Из них когда-то состояло все рижское предместье. Девять раз его сжигали. Последний костер горел по случаю приближения наполеоновских войск. Ими жертвовали всегда, когда Риге грозила опасность, и, чтобы защитникам города было хорошо видно во все четыре стороны, их не жалели. Как культурная ценность деревянная Рига охраняется государством. В то же время большинство «деревяшек» сейчас в частной собственности. Кто их будет ремонтировать, кому они нужны? Деревянные дома, как чеховские фирсы, – хранители города, но, как все старики, очень обременительны. В здании Нового театра располагался первый латвийский театр. Примерно сто лет назад. Разночинская инициатива. У него и сегодня совсем демократичный вид. Туристов сюда не водят. Без люстр и канделябров, плюша и позолоты. На сдержанный, но современный дизайн тоже денег нет. Зато билеты надо заказывать за месяц. Полный зал, нам приносят стулья из администраторской. Зачем, ну зачем нам надо было идти на «Ревизора»? С колокольни собора Святого Петра или из панорамных окон модного бара Рига получается, как на парадных портретах. Brivibas или Старый город – открыточный вариант жизни. Можно положить в конверт и послать другу, живущему в Москве, Берлине, Нью-Йорке... Пусть полюбуется, вспомнит, купит билет и приедет. Можно и Рижскую оперу запечатать в конверт, и памятник Свободы, и Эспланаду, и Бастионную горку – все можно отправить по почте, включить в рекламный буклет, зашарашить в видеоролике. И чтобы получить удовольствие от Риги, вполне достаточно увидеть только блистательные символы города. Турист – не ревизор, перед ним не надо отчитываться по налогам, сборам и растратам. Его можно вкусно накормить, как это всегда умели делать в Риге, и положить спать в хорошей гостинице, коих здесь уже предостаточно. И все будут довольны. А «Ревизор»? Да зачем вам это. Рижане поставили этого страшного до слез и веселого до ужаса «Ревизора» для себя. Чтобы видеть свою жизнь не с колокольни храма и не из окон ресторана, не сверху, не с высоты, когда не видно деталей, и не со стороны, когда все – все равно. Новый рижский «Ревизор» – неэкспортный, несувенирный вариант Риги. Вряд ли с этим спектаклем имеет смысл гастролировать по миру. Но нам его увидеть надо. Латвия ли, Россия ли – мы знаем друг о друге больше, чем надо. Знаем так давно, что нам нечего стыдиться – бедной интеллигенции, старушек, продающих на улицах жалкие букеты, секьюрити в ресторанах, гипсовых роландов и чугунных петров, городничих, почмейстеров, хлестаковых и ревизоров. Мы—то уж точно поймем, о чем это. Поезд на Москву опаздывал в отправлении: состав подали на перрон тогда, когда он должен был уже полчаса как ехать. Но мы не обиделись. Если бы он опоздал на сутки, было бы еще лучше. Потому что тогда мы бы продлили визу, опять обзвонили всех рижских друзей, еще раз сходили на рынок (купили еще больше рыбы), забурились в кафе – мы бы нашли, чем заняться. Но даже при таком счастливом стечении обстоятельств нам бы опять не хватило времени. /ТУРИЗМ/ / путешествия, туры, странствия / -------------------- Вильнюс, не знающий дедлайна Елена АНОСОВА, Ада ШМЕРЛИНГ (N15 от 23.04.2002) Были ли вы в Литве или никогда не были – не важно. Начинать надо с Вильнюса. Даже если дальше путь лежит на пляжи Паланги, к белым пескам Неринги, в Озерный край или в лечебницы Друскининкая, без Вильнюса невозможно, нельзя и неправильно. Но не потому, что столица. Вильнюс – это вход, черная дыра, где пространство (жизнь, быт, день за днем) не в ладу со временем, вернее, время тикает по каким-то своим причудливым пространственным законам. То куда-то бесцельно несется, то почему-то упрямо замирает; то прорастает на современной поверхности города сорной травой и проваленными крышами Ужуписа, то дразнит из стеклопакетных окон буржуазных особняков гитарными мелодиями 70-х, то выкатывается из завешанных бельем и заставленных продавленными креслами дворов на шикарных авто. Пространство и время Вильнюса редко совпадают в какой-то одной исторической точке – в нужном месте в правильный час. Но именно в диссонансах и есть обаяние современного Вильнюса. Полумиллионный город, уже имеющий право называться мегаполисом, а люди ходят по улицам в менуэтном темпе, позволяют себе опаздывать на встречи, раздвигают временные рамки деловых обедов до упоительных дружеских пирушек, обещают и не соблюдают deadline. Обидеться невозможно. Потому что, опоздав, загуляв, не выполнив, поцелуют в щечку-ручку, подарят тюльпан-мороженое и расскажут какой-нибудь свеженький анекдотец. Жалуются на трудную жизнь, отсутствие денег, кучу дел и плохую погоду. При этом живут так, будто Вильнюс – это остров Баунти, где на голову падают кокосы и солнце никогда не заходит. А потому – не жизнь, а сплошная сиеста: сигаретку, кофейку, пивка, поболтать, с девочкой познакомиться. Реставрируют Старый город так, что не подкопаешься – красят, бетонируют, стеклят с любовью и вкусом, камешек к камешку кладут, магазины модные открывают. А свернешь за угол – белье во дворе сушится, заглянешь в подворотню – кровать с панцирной сеткой, мужик лежит, курит, бабуля носок вяжет, дети старую автомобильную покрышку жгут. Все ждут выходных, чтобы поехать в Палангу, Ниду, на хутора и озера и наконец-то отдохнуть. И все как один сетуют, что сезон – короткий, туристов – мало, в огородах ничего не зреет, а дорога на собственные дачи обходится дороже, чем покупные помидоры. Между тем, в Паланге не продохнуть от отдыхающих, гостиницы забиты, помидоров – вал и солнца хватает даже на то, чтобы созрела черешня. Ну очень маленькая ягода, зато своя, литовская. Загазованность замучила, дышать в Вильнюсе нечем. Просто курить надо меньше и в Москву ездить чаще. Мало ночной жизни, завидуют соседям – рижанам-парижанам, а как вечером позвонишь кому-нибудь – нету. И где, спрашивается, их всех носит? Говорят, что литовцы – тяжелые по характеру люди, немножко упертые, немножко буки. Но почему-то Вильнюс и его обитатели воспринимаются и остаются в памяти легкими, светлыми и открытыми. Даже знаменитый театральный режиссер Някрошюс, некогда прославивший своими спектаклями Вильнюсский молодежный театр, – человек, которого считают самым мрачным литовцем, уехал ставить спектакли в Италию. Конечно, может быть, так сложилось чисто профессионально, но ведь не случайно литовцев называют прибалтийскими итальянцами. И то, что Някрошюс в Италии – это так по-литовски. А еще Вильнюс – город без комплексов. И это очень важно. Ведь можно же было десять лет назад взять равнение на какую-нибудь буржуазно-довольную европейскую столицу и из кожи вон лезть, чтобы соответствовать. И, не добившись соответствия, начать рефлексировать по поводу своей провинциальности. Или, наоборот, потеряв все этические и эстетические ориентиры, кичиться громким столичным титулом. Но Вильнюс – он как Карлсон: вмеру упитанный мужчина в полном расцвете сил, живущий сам по себе. И в свое удовольствие. Бывать в Вильнюсе очень приятно. Можно приехать на пару выходных дней и просто гулять: рядом с проспектом Гедиминаса отреставрировали еще несколько зданий, заблестела стеклянно-бетонная конструкция очередного банка, новоявленная инофирма открыла представительство, появилась пара новых ресторанов с экзотической кухней, а продавленное кресло все так и стоит в том дворе, где год назад сушилось белье и мальчики жгли резину. Можно приехать на несколько месяцев: и ежедневно видеть, как идет реконструкция города, как в отполированные старые особняки въезжают новые хозяева, как еще одна гостиница приняла первых постояльцев и как изо дня в день упертый мужик лежит под своим ржавым «жигулем». В Вильнюсе можно поселиться навсегда: начать ремонтировать приглянувшийся особняк, открыть ресторан, даже лечь под «жигуль» рядом с тем упрямым мужиком, но так ничего и не понять. Пространственно-временной механизм Вильнюса – такая же загадка, как моторчик Карлсона. И ведь как—то летает. /ТУРИЗМ/ / путешествия, туры, странствия / ---------------------- Пляжный вариант Ирина ЛУКЬЯНОВА (N15 от 23.04.2002) Тема языковых школ продолжает быть актуальной: апрель, учебный год кончается, а за ними будут три блаженных месяца узаконенного лентяйства. Но хотя бы две недели этих трех месяцев стоит потратить на то, чтобы не забыть язык до основания – а уж блаженству языковые школы никак не помешают. Гораздо вероятней, удовольствий только прибавится – и, что важнее, осмысленных удовольствий. Сегодняшние предложения – для возрастов от среднего школьного до младшего студенческого. А варианты есть разные, вот посмотрите сами. В двухстах метрах – теплое море. В двух шагах – бассейн, а дети сидят взаперти и учат, учат английский. Но сами они не возражают, им даже нравится. Тем более, что очередь пляжу и бассейну все равно придет. Это же Кипр. По-английски на острове говорят почти все. В крохотной лавчонке, в большом магазине, в рыбной таверне и на дискотеке вам ответят, и вы поймете. Школ английского языка «для своих» на Кипре полно. Но школы специально для иностранцев, заботящиеся не только о знаниях, но и о проживании, питании, досуге – явление здесь довольно новое. Хотя перспективное. Ведь курс в языковой школе на Кипре обходится дешевле, чем в Англии, виза не нужна, а практика за пределами учебного класса вполне возможна. Конечно, для греков, составляющих большую часть населения, английский не родной, но тем не менее, на нем говорят вполне прилично. Рискну сказать, что на начальном и среднем уровне владения языком важен сам факт попадания в ситуации, где надо доставать язык из пассива и начинать им пользоваться. Возможно, на этом этапе тратиться на Великобританию и нецелесообразно, если ваша сверхзадача – не подготовка в иняз, а нормальное желание, чтобы ребенок вылез из троек по инглишу и мог сносно объясниться на бытовом уровне. Главное – утвердиться в мысли, что можешь говорить на языке и понимать окружающих. И потом – летом нашего человека непреодолимый инстинкт гонит на пляж, без него лето считается потерянным. А кругом теплый остров с ясной погодой, хорошими пляжами, деревьями в розовых цветочных бантиках, пальмами, апельсинами – всего этого так остро хочется после нашей неуютной зимы. English Sunny School of Cyprus работает в Лимассоле уже четвертый год, она создана специально для жителей центральной и восточной Европы – среди студентов немцы, югославы, поляки, совсем немножко украинцев и россиян. Так что соблазн поболтать со своими на родном не особенно велик: даже с поляками при всем сходстве языков проще объясняться на общем английском – ну кто поймет, что «пойдэм до склепу» – это предложение пойти в магазин? Уроки каждый день, кроме выходных, по три часа утром. В самую бешеную жару (а на Кипре она приходится на июль-август) экскурсионные, пляжные и прогулочные радости бывают, наоборот, до обеда, когда и музеи, и магазины открыты, а в воздухе еще не висит жаркое марево. Тогда уроки переезжают на послеобеденное время, все равно на улицу высовывать нос нельзя: задымится. Темные очки и солнцезащитный крем здесь – предметы первой необходимости: солнце на Кипре жесткое даже ранней весной. А класс с кондиционером так и манит. На уроках обходится без скукотищи, которую склонны испытывать наши тинейдежеры на всяком английском. Вечером почерпнутое из оксфордских учебников можно закреплять просмотром видео или TV: в каждом номере – телевизор, принимающий в том числе и ясным языком изложенные BBC News. Школа базируется в двухзвездочной гостинице Sylva, детей кормят три раза в день, номера двух-трехместные, с непременным кондиционером, удобствами, телефоном, откуда можно звонить домой (после 10 вечера – дешевле). Оптимальный возраст от 10 до 21 года, оптимальный уровень языка – начинающие и средние. Для продвинутых, если такие найдутся, организуют отдельную группу, а если продвинутый будет всего один, то с ним будут дополнительно заниматься индивидуально. Учителя в Sunny School молодые и веселые, сопровождают подопечных на прогулки, на пляж, на дискотеку – дети, даже большие, 24 часа в сутки под доброжелательным, но неусыпным присмотром. Родители тоже могут приехать и поселиться рядышком, а при желании – заняться английским. После уроков приятно погулять по Лимассолу с его старыми домиками, церквями, рынком. Полюбоваться на огромные морские губки на выставке-продаже, ажурное серебро в витринах. Съесть авокадо с креветками в уличном кафе. Зайти в замок, где когда-то Ричард Львиное Сердце женился на Беренгарии Наваррской. Посмотреть глазами и потрогать руками ту самую древнюю историю, про которую читали в школьных учебниках. Наконец, купить себе что-нибудь эдакое. Не уезжать же с Кипра без эдакого. На выходных повезут в Пафос – уютный город со старой крепостью в порту. Там же есть развалины античного города с чудесными цветными мозаиками (за вход, предупреждаю сразу, платят отдельный фунт). Альтернатива – медленно и со вкусом пообедать в портовом кафе, глядя на море и разноцветные яхты, лодки, катера и пасущиеся вдали корабли. По дороге в Пафос обязательно делают остановку у камней, где, по преданию, вышла из пены Афродита: с горы видно далеко, дух захватывает от простора и чистых красок: сапфировое небо, ярко-бирюзовое море, два утеса в белой пене. Другие возможные экскурсии – в столицу Кипра Никосию, в горные деревни, где в православных церквях гостеприимно открыты двери, а дома с черепичными крышами украшены цветами так, что иногда и стен не видно. В уличных кафе и просто на стульчиках сидят местные жители и пьют черный кофе по-кипрски – со стаканом холодной воды. В горах – действующие монастыри, знаменитые вином, медом, ручным кружевом... И это еще не все богатства острова – но имеющий очи и желание да увидит их самостоятельно. / ОБРАЗОВАНИЕ / / учеба, обучение / -------------------------------- Родить за границей Анна ЛАНДЕР (N15 от 23.04.2002) ГДЕ? КАК? СКОЛЬКО СТОИТ? И ВООБЩЕ – СТОИТ ЛИ? С чего начинается любая биография, будь то жизнеописание великих или анкета в паспортном столе? Со времени и места рождения. И если время, как правило, все-таки определяется Творцом (или физиологией), то место рождения – в меру фантазии и возможностей родителей – может быть выбрано. Где родился, там и пригодился: памятуя об этой народной мудрости, мамочки и папочки стремятся родить своего дитятю ну в самом лучшем месте на белом свете. Однако критерии лучшего у всех разные. И одобрит ли ребенок, когда подрастет, выбор родителей? Мы постараемся разложить вам все карты: какие трудности и проблемы могут поджидать родителей и младенца, если тот собирается родиться где—то в чужой стране, вдали от места, которое родители считают своею родиной и постоянным местом жительства. ПОЧЕМУ МЫ ЕЗДИМ РОЖАТЬ ЗА РУБЕЖ Есть три главных причины, по которым наши соотечественницы рожают за рубежом. Первая и, как может кому-то показаться, самая абсурдная, – это приезд в страну лишь затем, чтобы обеспечить родившемуся в ней ребенку аборигенское гражданство. Как правило, для этой цели стремятся в Штаты. На втором месте тут стоит Канада. Аргентина, Эстония и другие страны, обеспечивающие иноземное гражданство новорожденному, оказываются в данном случае менее популярны. Вторая причина, по которой рожают за рубежом: родители просто временно живут за границей, работают или учатся там. Ну не приезжать же на родину специально для того, чтобы разродиться? И, наконец, третья причина, когда родители решают, что ребенок должен появиться на свет за границей: уровень медобслуживания и условий родовспоможения. Несмотря на то, что за последние годы ситуация в отечественном акушерстве сильно изменилась в лучшую сторону и у женщин появился выбор, следует признать, что клиник, соответствующих уровню медицинских учреждений класса люкс за рубежом, у нас все-таки нет. Речь, может быть, в большей степени идет о комфорте и отношениях пациентов и персонала, чем о качестве собственно медицинского обслуживания: в ряде российских клиник обслуживание в настоящее время находится на весьма высоком уровне. Но традиций родовспоможения, которые есть, например, в Швейцарии, у нас пока нет. Все – даже самые продвинутые – российские клиники, как правило, основаны на базе родильных домов еще советского образца. И, несмотря на вводимые новшества, достаточно стандартизованы. Что, в определенном смысле, может быть, и неплохо. Нам известно лишь об одном «семейном» родильном доме в Московской области, где папа может не только присутствовать при рождении своего малыша, но и имеет возможность оставаться со своей семьей до выписки из роддома. За рубежом, особенно в Соединенных Штатах, это практически обычные условия. Принципиальное различие между отечественными родовспомогательными учреждениями и зарубежными клиниками состоит в том, что у нас в основном все они являются подконтрольными государству, а за рубежом значительную часть составляют частные клиники. По желанию можно рожать дома, предварительно договорившись с врачом или учреждением, готовым предоставить вам медицинское обслуживание на дому. В последнее время это становится все более популярным. Особенно в странах Скандинавии и Соединенных Штатах. КАК РОДИТЬ ИНОСТРАНЦА По поводу рождения дитяти в иной стране как гарантии получения им гражданства, вида на жительство и т. п. существует масса домыслов. Поэтому прежде всего мы попытаемся развеять необоснованные надежды тех мамочек, для кого это является основным аргументом в пользу того, чтобы рожать за границей. Большинство стран Европы, некоторые страны Латинской Америки, Япония и др. таковой возможности иностранцам не предоставляют. Гражданином государства (но только по достижении совершеннолетия) может стать ребенок, родившийся в Соединенных Штатах, Канаде, Аргентине, Малайзии. Это касается даже тех детей, чьи родители являются нарушителями визового режима или нелегальными иммигрантами. Но все же предпочтительнее, если родители предполагаемого гражданина окажутся в стране заблаговременно, приехав работать или учиться. Тем же, кто едет туда непосредственно перед родами и с целью родить, чинятся многочисленные бюрократические препоны и ограничения. Могут возникнуть серьезные проблемы с получением визы. Скорее всего, в ней будет отказано женщине чья беременность уже не скрывается под платьем. А в посольстве Аргентины, к примеру, при оформлении визы сроком более чем на месяц, с вас – если только вы не мужчина – потребуют справку от гинеколога о том, что вы не беременны. Про страны Евросоюза существует миф, что ребенок, в них рожденный, не имеет привилегий при получении гражданства. Это не совсем верно. Так, например, ребенок, появившийся на свет во Франции от родителей-неграждан, может получить гражданство этой страны. Но только в том случае, если полных 5 из последних 7 лет перед совершеннолетием он проживет на французской территории. Такие страны, как Германия, Швейцария, Финляндия, Греция, Израиль и др., факт рождения на своей территории не считают основанием давать гражданство. Никаких приоритетов по сравнению с прочими негражданами этих государств рожденный на их территориях также не имеет. Но все это касается только тех случаев, когда оба родителя оказываются иностранцами в стране, где родится их ребенок. Если родители являются гражданами разных стран, то ребенок может получить гражданство любой из стран, гражданами которых являются его родители. Законы о гражданстве практически всех государств допускают это. Довольно непростая ситуация с гражданством по факту рождения в Израиле. Только если мама является гражданкой этой страны, можно быть абсолютно уверенными, что ребеночек получит то же гражданство. В случае если это не так, могут возникнуть некоторые сложности. Особенно, если родители малыша не состоят в браке – даже при условии, что папа-израильтянин признает отцовство и берет на себя заботу о ребенке. ПОДСТЕЛИТЕ СОЛОМКИ Итак. Если вы едете рожать для того лишь, чтобы в будущем ваш ребенок имел возможность получения «неродного» гражданства, позаботьтесь прежде всего о том, чтобы во время родов обеспечить себе легальное пребывание в стране. Если вы едете в США для этого весьма удобно заблаговременно обзавестись многократной годовой или трехгодичной американской визой. Она позволит съездить в Штаты посреди беременности, присмотреть подходящую клинику, познакомиться с врачом. Чтобы уж, когда придет время, – знать, где рожать. Если американская виза не была получена заранее, о родах в Штатах лучше забыть. Официальные организации, туристические или медицинские фирмы в этом случае не смогут вам помочь. К тому же на борт самолетов большинства авиакомпаний не берут женщин, срок беременности которых превышает 36 недель. Впрочем, в этом смысле с Америкой как раз проще. Их компания «Дельта» допускает срок беременности пассажирки 38 недель. Аэрофлот, насколько нам известно, вообще подобных ограничений не делает. Несколько проще ситуация, если вы собрались в Канаду. Если у вас имеется запрос из клиники или от врача, у которого вы собираетесь рожать, консул, скорее всего, согласится рассмотреть вопрос о выдаче визы. Шансов ее получить прибавится, если в Канаде есть родственники или близкие знакомые, готовые за вас поручиться. КТО ЗАПЛАТИТ ЗА ВАШИ РОДЫ Теперь о том, что касается расходов. В любом случае, существует несколько способов оплаты медицинских услуг. Можно, конечно, взять все расходы на себя. Однако это будет не дешево. Одни только роды (без предварительного наблюдения и анализов) обойдутся примерно в $15.000. Гораздо удобнее воспользоваться системой страхования. Тогда все расходы будут зависеть от типа страховки. К тому же следует иметь в виду, что, например, в США в разных штатах существуют разные законы. И то что для калифорнийца кажется дикостью (в Калифорнии самые строгие законы по иммиграции), для огайца – обычное дело. Попытаемся продемонстрировать ситуацию на примере Нью-Йорка (он как раз является средним по различным показателям, релевантным для медобслуживания и для законов об иммиграции). Для людей с низким уровнем доходов здесь существует бесплатная страховка «Медикейд» (Medicade), которая покрывает все обследования до родов, сами роды и прочее. Любая семья или одинокая женщина с уровнем доходов ниже определенной нормы может получить эту страховку. Благодаря ей вы можете совершенно спокойно и вполне законно родить, оказавшись беременной на территории штата Нью-Йорк. Чтобы получить эту страховку, необходимо всего лишь быть гражданином США с низким уровнем дохода (или без дохода). Но вы не являетесь гражданином. Как же быть? Дело в том, что любой, родившийся на территории Соединенных Штатов, как мы уже говорили, автоматически становится их гражданином. Поэтому страховку, если вы приехали, скажем, как турист, получаете, собственно, не вы, а ваш будущий малыш. И ему как гражданину Штатов положено: дородовое обслуживание матери, включающее не только акушеров и прочих женских специалистов, но и вообще врачей, дантистов, например. Проведение родов со всеми обезболивающими и нежным уходом. Послеродовое обслуживание его мамы в течение 2 месяцев, а по необходимости и больше. Ну и естественно, ему положены всякие бесплатные прививки после родов, бесплатные врачи, в общем все бесплатное (т. е. оплаченное страховкой) в течение 2-х лет. Для того чтобы беременной женщине получить страховку «Медикейд», желательно попасть в офис этой страховой компании (а таковые находятся практически во всех, крупных госпиталях Нью-Йорка), если не в начале беременности, то хотя бы в ее середине. Поскольку для приобретения страховки необходимо приложить определенные усилия. Бюрократы от «Медикейда» – безусловно, справедливо – потребуют от вас всевозможные справки. Прежде всего о том, что вы живете в Нью-Йорке. Телефонный счет. Паспорт. Чеки с вашей работы (если вы умудрились здесь трудоустроиться), работы вашего мужа/boyfriend’а (если таковая или таковой вообще имеются). В любом случае необходимо указать источник доходов. Страховку можно и купить, в США, например, она стоит не так уж и дорого – в среднем, $$100-150 в месяц. А КАК У НИХ... Те, кто живет за рубежом постоянно, как правило, рожают по системе различных – принятых в той или иной стране – медицинских страховок. Кое—что о них мы уже рассказали. Как правило, страховка покрывает все расходы, но иногда приходится доплачивать из своего кармана. Ценовой разброс оплаты родов по различным странам и даже в отдельно взятой стране весьма велик. От $3.000 до $ 30.000. Сумма платежей и страховки будет зависеть от того, какой пакет услуг вам предоставляется и в какой – частной или государственной – клинике вы рожаете. Роды в частной клинике стоят дороже. Можно рожать, как уже сказано, и дома. Выбор велик. При том, где бы вы ни рожали, врачи выполняют свою работу весьма и весьма добросовестно. Это специалисты, дисциплинированные судебными исками и прочими разбирательствами чем—то недовольных – в подавляющем большинстве случаев необоснованно – пациенток. Своей доброжелательностью, внимательностью, профессиональностью и ответственностью, доктора стараются предупредить возможное недовольство со стороны клиента. ...ГОТОВЯТ К РОДАМ... Схема предоставления услуг по родовспоможению в большинстве стран примерно одинакова. Но при этом в каждой клинике, даже в пределах одной страны, есть свои нюансы. В большинстве стран предродовое обследование беременной такое же, как и в России: анализы крови, мочи, УЗИ – как правило, 2 раза в течение беременности, в некоторых странах – ежемесячно. Если существует угроза выкидыша, беременную помещают в госпиталь на сохранение. Но беременность ранних сроков (до 10 недель) в случае угрозы выкидыша в США, например, врачи, скорее всего, не станут сохранять. Но в случае необходимости (сложности с оплодотворением, солидный возраст роженицы и т. п.) по настоянию пациентки и медицинским показанием даже самую безнадежную беременность попытаются спасти. В частности, опять же во избежание судебных разбирательств. На сохранение в клинику кладут не часто. Лишь по строгим медицинским показаниям. И если у вас нет медицинской страховки, стоить это будет недешево. Сохранение беременности на Западе зачастую сводится к соблюдению постельного режима в домашних условиях. Врачи считают, что будущей маме лучше оставаться дома, где она сможет выполнять все несложные врачебные рекомендации в привычной для себя обстановке. Уровни подготовки к родам тоже совершенно различны: от самых никчемных до серьезных, почти на академическом уровне, курсов. Могут быть организованы посещения родильных отделений при городской больнице. Там можно ознакомиться с методами родовспоможения, осмотреть палату, кровати, комнату для младенцев, познакомиться с персоналом. Подготовке к родам уделяется много внимания. Всюду лежат бесплатные информационные брошюрки, гинекологи дарят будущим мамам дневники-календарики, в которые можно вклеивать фото с УЗИ, записывать первые впечатления о шевелениях малыша... На 16 неделе во многих клиниках делается генетический анализ (крови, при необходимости – околоплодных вод), который определяет вероятность хромосомных отклонений у плода и ряд наследственных заболеваний. Анализ выявляет не болезнь, а лишь вероятность болезни! ...РОЖАЮТ... В странах американского континента вас примут в роддоме лишь с регулярными схватками (раз в 4-6 минут) или не ранее, чем через 4 часа после отхода околоплодных вод. Европейцы более осторожны и консервативны в этом вопросе. Они предпочитают обустроить роженицу с некоторым запасом времени. В ряде стран, где распространена практика родов в домашних условиях, доктор приезжает к роженице по телефонному звонку. В настоящее время доминирующая тенденция родовспоможения западной медицины – естественные физиологические роды. По чрезвычайным медицинским показаниям прибегают к кесареву. Что весьма замечательно, и что является одним из основных показателей в пользу рождения дитяти на Западе, а не в России, – если у мамы первые роды были кесаревым, то она все равно может естественно рожать следующих детей. Противопоказаний, как в России, этому нет. При необходимости, во время родов делают стимуляцию По требованию или предварительному договору с роженицей – анестезию. Наиболее распространенный способ – эпидуральная анестезия (укол в крестец, временно парализующий нервные окончания области, испытывающей болевые ощущения во время родов). Но в большинстве случаев стараются обойтись естественными методами: массажем, втираниями, водными процедурами и т. п.. Мнение о том, что на Западе не используются механические средства родовспоможения не вполне соответствует реальному положению дел. Конечно, щипцы воспринимаются как архаика, но вакуумная присоска может быть при необходимости применена. Но, как правило, она используется менее, чем в 1% случаев. После родов доктор осматривает мать. Медсестры взвешивают, моют и пеленают ребеночка. Ставят ему оценку по шкале АПГАР, делают другие измерения. Не во всех клиниках делают прививки. Предполагается, что это уже отдельная от родов процедура. ...И ПРОЧЕЕ После этого мамочку помещают в послеродовую палату. Здесь уже можно отметить чрезвычайное многообразие, связанное с уровнем клиники, обычаями страны, данного лечебного учреждения и проч. Как правило, это 1-2 местные палаты. Но возможны варианты. Так, в Великобритании (где обслуживание по родовспоможению считается одним из высочайших в мире) в палате общественной клиники может быть 6-8 коек, разделенных ширмами. При этом младенцы остаются с мамами. Палаты на несколько коек весьма популярны и в Германии. Разумеется, везде есть душ, туалет. Почти всегда – телефон. В некоторых (обычно частных) клиниках в палате есть телевизор, факс, даже компьютер, подключенный к интернету. В ряде учреждений внедряется практика «семейных» роддомов, где после родов может находиться круглосуточно чуть ли не вся семья. Практически повсеместно уже сразу после родов роженицу может посетить кто угодно. Как правило, в родильных домах проводят не более 3 дней после появления малыша на свет. С кесаревым – на пару дней больше. Однако не забывайте, что пребывание в клинике сверх положенного срока – дорогое удовольствие. ГДЕ И КАК КУПИТЬ ЗДОРОВЬЕ СО ВСЕМИ УДОБСТВАМИ Но некоторые готовы выложить весьма внушительные суммы за качественное обслуживание и условия, которые обеспечивают зарубежные клиники. Речь пойдет о тех, кто специально едет рожать за границу, стремясь к наиболее комфортным и благоприятным условиям, высокому уровню медицинского обслуживания. В России существует несколько компаний, которые занимаются организацией родов за рубежом. Пожалуй, самая популярная страна, в которую едут рожать, и чьи услуги активно предлагаются на российском медицинско-туристическом рынке,– Швейцария. Медицинская помощь иностранцам является в этой стране одной из статей дохода местного бюджета. Но можно договориться, и вам помогут организовать роды во Франции, Германии, Финляндии и еще ряде стран. Фирмы, которые организуют поездку, оформляют необходимые документы, договариваются с клиникой и докторами. Они обеспечивают вас жильем на период пребывания в той местности, где вы планируете произвести на свет своего малыша. В пакет предоставляемых ими услуг, как правило, входит оплата услуг медицинского переводчика, помощь в регистрации младенца. Все мероприятие растягивается примерно на месяц-полтора. На это время оформляется (через компанию, имеющую договора с клиниками) гостевая виза в страну. Рожающим рекомендуют приехать за 3-4 недели до родов. Это связано как с ограничением полетов для беременных женщин, так и с необходимостью успеть провести все необходимые обследования перед родами. Стоимость самих родов колеблется от $6.300 ($8.300 за кесарево) до $26.000-28.000. Сюда входят медицинские анализы, консультации, медсестринский надзор, роды, возможное хирургическое вмешательство, массажи, прививки для ребенка. Нормальные роды включают в себя 5-6 дней пребывания в клинике и полный пансион. Дополнительно оплачиваются авиа-перелет, услуги медицинского переводчика, который потом еще занимается оформлением документов на малыша, оплата машины от аэропорта до места проживания, сопровождающий. ЕСЛИ УГОДНО – ШВЕЙЦАРИЯ... Одно из наиболее доступных предложений для тех, кто собирается поехать рожать в Швейцарию, делает фирма DEO-travel. Она организует роды в клинике La Source в Лозанне. Нормальные роды в этой клинике вам обойдутся в $6.300, осложненные (в том числе кесарево) – в $8.300, включая полный шестидневный (для кесаревых – восьмидневный) пансион. Вам также помогут найти жилье на период дородового и послеродового пребывания в стране. Это – по вашему желанию – может быть гостиница от 3 до 5 звезд или апартаменты. Последнее, в принципе, обойдется дешевле. Но вам самой придется убираться, обустраиваться, делать покупки. Часто эти заботы берут на себя будущие бабушки, которые сопровождают рожениц. В престижной клинике Гранжетт роды обойдутся несколько дороже – от $$22.000 до 26.000. Но в эту стоимость входит 10 дневное проживание, питание, консультации врача, анализы и 2-3 дня пребывания в клинике после родов. Их вам поможет организовать компания «Швейцарский дом». Клиника существует с начала прошлого века. Она прячется от городской суеты в огромном старинном парке в самом центре Женевы. До родов мама знакомится с врачом. Проходит необходимые обследования. Она остается абсолютно свободной в передвижениях. У нее есть время осмотреть достопримечательности города, побродить по магазинам, при желании даже совершить горные прогулки. Поступает в клинику роженица уже со схватками (если плановое кесарево – в назначенный срок). По желанию на родах может присутствовать отец ребенка. Чопорные швейцарцы не допускают присутствия при этом процессе старших детей. Роды ведет доктор, который делал предварительные обследования беременной. При желании ей делают эпидуральную анестезию. По требованию, на роды может быть приглашен медицинский переводчик. После родов женщину осматривает врач. Новорожденного пеленают и обмеряют медсестры. Педиатр, как правило, осматривает его через некоторое время, а не тут же после родов в родовой. Уже сразу после родов к маме с ребеночком допускают посетителей. Младенец может находиться как вместе с мамой в палате, так и в детском боксе. В La Source он, как правило, остается с мамой, если она нормально себя чувствует. В Гранжетт на ночь малыша обычно забирают, давая маме возможность побыть одной. Выписка, как правило, осуществляется на третий день после родов. За время пребывания там персонал обучает маму обращению с дитятей. ...ДАЛЕЕ – ПО ВЫБОРУ Порядок проведения родов примерно такой же и в других странах. Стоит отметить, что в Германии, Финляндии и других странах роды часто организуют в больших роддомах, находящихся при клиниках или университетах. До обострения палестинского конфликта большой популярностью пользовались роды в Израиле, поскольку там очень высокий уровень медицины и весьма умеренные цены. Но теперь, как это ни грустно, мало кто решается ехать туда рожать. Очень благоприятные отзывы о родах в скандинавских странах, Ирландии, Австрии, Бельгии. Это обойдется вам минимум в $10.000, в зависимости от страны и ваших потребностей. ТАК ЕХАТЬ ИЛИ НЕ ЕХАТЬ? Если вы все же надумали ехать рожать в другую страну, взвесьте все «за» и «против» самым тщательнейшим образом. Прежде всего оцените реально свое здоровье. Беременная женщина существо хоть и выносливое, но весьма хрупкое. Выдержит ли ваш организм путешествие? Подумайте, что цена риска все же велика. Что паспорт американца еще не гарантия жизненного успеха и высокого социального уровня жизни. Что усилия иноземных докторов могут оказаться сведенными на нет коварным и зловредным сквознячком в аэропорту. Что, когда вы прилетите сильно беременной в страну с другим климатом, вам придется к нему адаптироваться. Что где бы ни родился ваш малыш, вы будете любить его больше всех на свете. И что прежде всего вы для него – мама, самая родная, самая нужная, самая нежная, и ваша забота в любой из стран мира для него дороже всех иных прелестей. Если есть возможность обеспечить ему более комфортное появление на свет, – хорошо.А если таковых возможностей нет – это не повод для отчаяния. / ЛЕЧЕНИЕ / / медицина, здоровье /