#19, 5 июня 2001 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

«Election 2001» - интернет-проект Британского совета к выборам в Палату общин Андрей РУБАЛОВ (N19 от 05.06.2001) Британский совет в свете приближающихся парламентских выборов в Великобритании выпустил двуязычный интернет-проект «Election 2001», созданный для того, чтобы все, кто интересуется ходом выборов, могли получать достоверную и полную информацию. Выставка "VIP-Club-EXPO" "i" (N19 от 05.06.2001) 11-13 июня в гостинице "Редиссон Славянская" пройдет выставка "VIP-Club-EXPO" - самые дорогие и престижные товары и услуги, включая обучение за рубежом. Заполнить вакуум! Беседовал Никита АЛЕКСЕЕВ (N19 от 05.06.2001) Ольга СВИБЛОВА по образованию психолог. Автор нескольких документальных фильмов и множества статей, куратор нескольких больших выставок современного искусства. Основатель и директор музея Московский дом фотографии. Благодаря усилиям ее детища и организуемым им московским Фотобиеннале, ежегодному фестивалю «Фотографическая весна» и фестивалю «Мода и стиль в фотографии» (он завершился на днях, и отныне будет проводиться каждые два года), Москва превращается в одну из мировых столиц фотоискусства. Натан СЛЕЗИНГЕР: «Я сопричастен» Беседовала Марина ГОНЧАРОВА (N19 от 05.06.2001) Натан Слезингер – продюсер и антрепренер, глава продюсерской компании «Арт Коннекшнз» (США). Несколько лет являлся продюсером лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. В рамках Всемирной Театральной олимпиады этой весной представляет в Театре Эстрады музыкальный спектакль «Грезы любви» в постановке хореографа Аллы Сигаловой с участием «Имперского русского балета». Это второй театральный проект Натана Слезингера в качестве продюсера в России. Первым был спектакль «Калифорнийская сюита» с участием Алисы Фрейндлих и Олега Басилашвили, идущий с неизменным аншлагом уже третий сезон на сцене БДТ и Московского театра эстрады, а также на площадках США, Германии и Израиля. Резюме – по «мылу» Анна КУБАСОВА (N19 от 05.06.2001) MONSTER ПРЕТЕНДУЕТ НА ЕВРОПЕЙСКИЙ РЫНОК На прошлой неделе онлайновое агентство по трудоустройству Monster (США) заявило о своем намерении приобрести одно из крупнейших европейских кадровых агентств в Интернете – Jobline International. Сергей ЮШЕНКОВ: «Корабль идет в неверном и опасном направлении» Разговаривал Михаил КАЛИШЕВСКИЙ (N19 от 05.06.2001) Сергей Юшенков – известный политик, один из демократов «первой волны», в прошлом преподаватель Военно-политической академии им. Ленина, полковник. В 1990-93 годах – народный депутат РФ, депутат Госдумы I, II и III созывов (фракция СПС), заместитель председателя думского комитета по безопасности. На днях отказался вступить в «новый» СПС и заявил о намерении создать «оппозиционную, реально либеральную, демократическую коалицию» (возможное название – «Союз демократических сил») на основе возглавляемого им движения «Либеральная Россия», организации «Российские налогоплательщики» во главе с Владимиром Головлевым, а также других демократических партий и движений, тоже отказавшихся войти в СПС. Приглашаем на работу няньку... В бордель Андрей МОСКАЛЕНКО (N19 от 05.06.2001) Как уже сообщал «i» (№ 17/2001), впервые в России стартовала информационная кампания, основная цель которой – предостеречь молодых россиянок, отправляющихся на работу за рубеж: их могут использовать в секс-индустрии. Начало кампании положено в Нижнем Новгороде, где состоялась пресс-конференция под названием «Продажный секс и секс-торговля: есть разница? Есть опасность!» НЕГРЫ В ГОРОДЕ Люка БУБЕНКОВА (N19 от 05.06.2001) В своем далеком детстве я была уверена, что на свете существует только три страны: Рига (у меня там бабушка живет), Москва и Африка (может, из-за того, что там жил и работал доктор Айболит, а может, по какой-либо другой метафизической причине). Сейчас сильная внутренняя связь с черным континентом (из прошлых жизней, что ли?) не ослабевает, и я дружу с людьми из Африки. 1 ------------------ «Election 2001» - интернет-проект Британского совета к выборам в Палату общин Андрей РУБАЛОВ (N19 от 05.06.2001) Британский совет в свете приближающихся парламентских выборов в Великобритании выпустил двуязычный интернет-проект «Election 2001», созданный для того, чтобы все, кто интересуется ходом выборов, могли получать достоверную и полную информацию. На веб-сайте «Election 2001» (www.britishcouncil.ru/russian/election) собраны ссылки на наиболее авторитетные британские ресурсы, вызывающие доверие у пользователей британского сегмента Сети. В первую очередь, это британские средства массовой информации, освещающие предвыборную гонку, и электронные представительства законодательной и исполнительной власти Великобритании. Британский Интернет достаточно широко задействован в предвыборной борьбе: свой ресурс имеют почти все политические партии, на сайте каждого крупного британского издания существует специальный раздел, посвященный парламентским выборам. Среди представленных ресурсов есть и такие, где дети могут поиграть в интерактивные игры, обучающие основам политической системы Великобритании. Каталог ссылок постоянно пополняется. Ряд печатных изданий, перечисленных в списке «Election 2001», можно найти в московском информационном центре Британского Совета. Там же можно найти и справочную литературу о Великобритании. «Election 2001» создан в тесном контакте с информационной службой "Би-би-си", которая предоставляет проекту последние новости о выборах в Великобритании на русском и английском языках, интегрирован с сервисами Яндекс-новостей и каталогом МавикаНет. В день выборов 7-го июня в 17.00 в Британском совете пройдет презентация проекта. / ГЛАВНЫЕ НОВОСТИ / ----------------- Выставка "VIP-Club-EXPO" "i" (N19 от 05.06.2001) 11-13 июня в гостинице "Редиссон Славянская" пройдет выставка "VIP-Club-EXPO" - самые дорогие и престижные товары и услуги, включая обучение за рубежом. Более подробную информацию о выставке можно получить в компании ИТЭК по телефонам (095)925 3483, 925 7742. / учеба, обучение / / ОБРАЗОВАНИЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ / ----------------- Заполнить вакуум! Беседовал Никита АЛЕКСЕЕВ (N19 от 05.06.2001) Ольга СВИБЛОВА по образованию психолог. Автор нескольких документальных фильмов и множества статей, куратор нескольких больших выставок современного искусства. Основатель и директор музея Московский дом фотографии. Благодаря усилиям ее детища и организуемым им московским Фотобиеннале, ежегодному фестивалю «Фотографическая весна» и фестивалю «Мода и стиль в фотографии» (он завершился на днях, и отныне будет проводиться каждые два года), Москва превращается в одну из мировых столиц фотоискусства. Ольга живет между Москвой и Парижем (там находится ее муж Олливье Моран, коллекционер и меценат), но часто на пути от одного своего дома к другому оказывается в других точках планеты. ЧЕМ БОЛЬШЕ ПИРОЖНЫХ, ТЕМ ЛУЧШЕ – Ольга, сейчас уже половина второго ночи, а ты сидишь на работе и, похоже, домой не собираешься. И, как я понимаю, ты все время живешь в таком режиме. – Все время. – Зачем не давать себе покоя? Чтобы показать людям еще больше картинок, еще больше имиджей? Сколько выставок ты сделала в этом сезоне? – Тридцать шесть в рамках фестиваля «Мода и стиль в фотографии». А в сумме мы за год сделали около восьмидесяти проектов. Ты спрашиваешь, зачем? Есть две вещи. Первая – чисто субъективная. Я никогда не занимаюсь тем, что мне неинтересно. Понятно, что писать всякие бюрократические письма не есть большой плезир. Но это то, чем платишь за право сказать через эти выставки что-то, что ты считаешь нужным и важным сегодня и здесь. Мне кажется, что происходящее в России – это счастливый переходный период. Недаром я живу здесь, а не дома с мужем во Франции, где, конечно, легче и спокойнее. Сейчас в России можно каждым конкретным действием как-то менять ситуацию. Несмотря на то, что тотально я пессимист и не жду неба в алмазах, я в каждый конкретный момент – оптимист. Я глубоко уверена, что усилия каждого что-то меняют, и, то, что мы делаем, создает культурный контекст. А это для России очень важно. Возможно, единственное, что сегодня есть у России, это культура. Кроме природных богатств, конечно. И надо из этого исходить. И даже если завтра то, что мы сегодня делаем, будет разрушено, а я это вполне допускаю, все равно останутся вещи, которые разрушить нельзя. Мы по крохам восстанавливаем русскую историю и русскую культуру через искусство фотографии. И я уверена, что из этих крох прорастет что-то позитивное. А когда становится невмоготу, когда устал до смерти и задаешь себе вопрос – а зачем ты это делаешь? – то заходя случайно на сделанные тобой выставки, видишь огромное количество людей. Процентов восемьдесят из них – молодежь, совершенно новая для музеев публика. Молодые, красивые, полноценные, умные и дико энергичные люди. Если им это интересно, если им это нужно, это очень важно. Я – продукт моей жизни, продукт того, что видела в детстве. Я помню каждую очередь, которую выстаивала на музейные выставки, помню, как мы бегали по квартирным выставкам, не имея ни анонсов, ни программокѕ – А может быть, нам как раз повезло, что мы не имели возможность увидеть столько же картинок, как эти молодые ребята? Я где-то читал, что во времена Дюрера художник не мог увидеть за всю жизнь больше – цифру я, к сожалению, не помню – скажем, сорока пяти тысяч картинок. Больше просто не было. Сейчас у нас есть возможность увидеть на несколько порядков больше всевозможных картинок. И толку? Разве мы видим больше, чем Дюрер? А ты ведь участвуешь в этой экспансии. – Ты знаешь, в семьдесят девятом году я впервые приехала за границу, в Румынию. Это было совсем незадолго до того, как Чаушеску окончательно установил культ своей личности и выломал старый центр Бухареста, чтобы построить эти кошмарные партийные билдинги. Когда я приехала, Бухарест был великолепен. Он по праву назывался «маленьким Парижем». И там были гениальные музеи. Там ведь одна из лучших коллекций Брейгеля. Я шла по городу и на плохом французском спрашивала, где музей с Брейгелем. Никто мне толком ответить не мог. Наконец, пожилой мужчина чуть не расплакался от восторга, он меня взял за руку и отвел по нужному адресу. Он оказался директором этого самого музея! Но я даже не о Брейгеле. Тогда в Бухаресте я впервые увидела магазины, где было много товаров, и кафе, в которых можно было спокойно сидеть и пить кофеѕ И везде огромное количество кондитерских с десятками сортов пирожных. И меня обожгла мысль – а зачем печь столько пирожных? Если их не съедят, их завтра придется выбрасывать. Моя бабушка и моя мама меня учили, что нельзя выбрасывать, и я к этому до сих пор отношусь очень бережно. Еда и вообще материальный мир для меня священны. Нельзя разрушить, нельзя выбросить. И вот, наблюдая эти продуктовые излишества, с которыми раньше не сталкивалась, я вспоминаю, как Лотман говорил нам в своих лекциях в университете: «Непонимание не есть нарушение в коммуникации, оно есть фактор ее развития. Избыточность это единственный фактор, на котором держится цивилизация. Скорость ее развития зависит именно от ее избыточности». Я теперь понимаю, что обилие пирожных, которые могут завтра испортиться и подвергнуться жестокой утилизации, и есть культура, развивающаяся в нормальном ритме. Поэтому я совсем не боюсь избыточности. Как психолог, я считаю, что человеческий мозг приспособлен к восприятию таких объемов информации, о которых мы и не подозреваем. Посмотри, как быстро наши дети работают на компьютере и как хорошо они ориентируются в Интернете, который мне представляется огромной неорганизованной помойкой. А они из него умеют вытаскивать именно ту информацию, которая нужна. Человек тем и отличается от компьютера, способного быстрее или медленнее обрабатывать информацию, что у него есть эмоциональные фильтры, способные отличать важное от не важного. И важно так создать культуру, чтобы у каждого была возможность выбора. Мы же не задаем себе вопрос, а зачем на Западе такое количество телевизионных каналов? Или почему Париж переполнен памятниками истории и архитектуры. И в Париже ни у кого не лопается сознание от этого изобилия. – Большинство парижан его просто и не замечают. – Да, но когда делаешь фестиваль или выставку, ты же никого не заставляешь под дулом пистолета идти и смотреть. У человека должно быть право посмотреть то, что хочется. Это право гражданина. У меня есть право нормально питаться, право жить в чистой человеческой среде, у меня есть право жить в насыщенном культурном контексте. Этим мы и занимаемся, и я очень благодарна моим сотрудникам за колоссальную помощь, которую они оказывают. Дом фотографии очень молодой музей, в конце года ему исполнится пять лет. Но это очень активный музей, самый активный в Москве. Мы пришли на место, где был чудовищный вакуум. Русская фотография послевоенного периода это вакуум. Были великолепные фотографы, школа еще существовала. Но не было культурного контекста. Не было культуры выставок, публикаций, работы с историческими материалами. Это, собственно, и толкнуло меня к созданию Дома фотографии. Я ведь никогда не думала, что буду директором музея и построю себе ту самую темницу, которую и построила. Это была логика саморазвития процесса. Началось все с небольшого фотографического фестиваля. Это как ребенок – он родился и растет. Я поняла, что сделать малый куцый фестивальчик – это просто ничего. Это не было мегаломанией. Это была совершенно обдуманная стратегия. Нужно было создать критическую массу культурного события и дать этому событию развернуть свою внутреннюю, имманентную, присущую ему логику. Ты сегодня просидел несколько часов у меня все кабинете – за все это время просмотр каких-то имиджей занял у меня пятнадцать минут. И это дало мне энергию разговаривать с людьми, с тобой, потом мне ночью еще надо поговорить с сыном, надо заехать в магазин. Володя Фридкес показал мне свои работы, они зарядили меня. Но основная часть времени ушла на обсуждение стратегии, того, что и зачем надо делать. Делая какой-то проект, неважно – маленькую локальную выставочку или большой фестиваль, – я каждый раз провожу подготовительную работу, в которую включен и весь музей, и люди, привлеченные со стороны. Необходимо понять, правильно ли мы выбираем, те или иные имиджи, такую или другую архитектуру выставки. Я не делаю выставку великолепного фотографа, если не вижу, что его работы важны именно в этой конкретной ситуации. Например, мы делали выставку, посвященную Второй мировой войне, а в России все праздновали победу в Великой Отечественной, и мне казалось очень важным сказать, что наша выставка – именно о Второй мировой. Все, что происходит в России, свойственно всему миру. Мы ничего нового не изобрели. Мы всего-навсего быстро учимся тому, что уже существовало. Так или иначе, все страны, говорившие о войне, говорили с ней со своей личной точки зрения. Наш проект о войне, показанный в прошлом году, мы начали готовить аж в 98-м. Я задала себе вопрос: а что знаю я о Второй мировой во Франции? В Норвегии, в Северной Африке, на Ближнем Востоке, на Тихом Океане? И поняла, что не знаю ничего. Я могу довольно легко рассказать о Сталинградской битве или о битве на Курской дуге, но я не знаю, что происходило в Северной Африке, что там вообще что-то происходило. Нас этому в школе не учили. И мы начали поднимать фотоархивы в странах, участвовавших в войне. Мы обнаружили, что каждая страна была абсолютно эгоцентрична и в этом смысле ничем не отличалась от нас. Есть огромные американские фотоальбомы о Второй мировой войне, там – две-три советские фотографии, не больше. То же самое у французов, у англичан. Там рассказано, что происходило день за днем в Англии и там, где воевали англичане, но очень мало о прочем. Мы постарались объединить фотоархивы всех семидесяти двух стран, участвовавших во Второй мировой войне. И уже на первом этапе работы стало понятно, что несмотря на то, что фотографы были разных национальностей, принадлежали к разным фотографическим школам, они все снимали по архетипическим, очень схожим сюжетам. Это дети, это разрушенные города, это бомбежки, это пленные, это обязательно какие-то выступления артистов перед военными. Они есть везде. Причем они ведь между собой не сговаривались. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – Оля, если позволишь, перейдем к последнему фестивалю, к «Моде и стилю». Как ни странно, его тема, по моему, близка к теме выставки о войне. Война – это глобальная, архетипическая тема. Мода и стиль – тоже. Все является модой, все является стилемѕ Именно поэтому тема фестиваля мне показалась достаточно спорной. В нее можно засунуть все что угодно. Правда, есть интересный аспект. Возможно, ты со мной не согласишься: россияне очень модны, но крайне редко стильны. – Я с тобой не соглашусь. Совершенно очевидно, что в России сейчас зарождается стиль. – Именно что зарождается. И еще: мода и стиль разные вещи. Мода уже этимологически есть работа по какому-то образцу, существующему способу. Стиль – другое. Стиль как бы и до, и после моды. – Здесь я с тобой и соглашусь, и нет. У жанра «моды» и «стиля» в фотографии очень зыбкие границы. Сегодня зачастую трудно провести грань между фоторепортажем и модной фотографией, она крайне размыта. Собственно, эти границы начали размываться в момент, когда начала формироваться модная фотография. – Вот-вот. Надеюсь, тебе не покажется это циничным, но мне кажется, что на фестивале можно было повесить даже картинку из Освенцима. Тоже своего рода мода и своего рода стиль. – Запросто. Но я вот о чем хочу сказать. Начиная с 96-го, мы каждый год делаем «Фотографическую весну», раз в два года – Фотобиеннале. Теперь раз в два года будем проводить «Моду и стиль». Это каторга, и делаем мы это не от избытка здоровья, а потому, что в стране, где разрушены абсолютно все традиции, я сегодня становлюсь страшным консерватором. Я сегодня трепетно отношусь к любой позитивной традиции. Культурную традицию надо создать и закрепить. Фестивали для этого надо проводить каждый год. Каждые два года проходит Фотобиеннале, где выбираются темы, над которыми мы долго думаем. Например, тему Фотобиеннале 98-го, «Мода и стиль», я обдумывать начала в 94-м. Я ждала четыре года, потому что раньше это было несвоевременно. Только когда я поняла, что в России мода стала модой, когда она стала не просто «модной», а хоть чуть-чуть узнаваемой и понятной, пришло время проводить Фотобиеннале на эту тему. Появились заказчики, то есть появились объективные условия для того, чтобы реально повлиять на отечественный контекст. Заказчиками оказалось огромное количество иллюстрированных журналов. И зарубежных, выходящих в русских версиях, и собственно российских. Действительно, когда мы говорим о моде и стиле, для меня это куда большая проблема, чем просто красивая журнальная фотография. Для меня это воплощение каких-то утопических идей, которые общество постоянно продуцирует. Это выброс dreams, фонтан того, что нам предлагается в качестве мечтаний. И дальше общество выбирает для себя то, что так или иначе совпадает с конкретным этапом его социального и экономического развития. Кроме того, каждый из нас может выбрать свои индивидуальные dreams и строить свой индивидуальный стиль. Я уверена, что внутреннее и внешнее абсолютно связаны. Единственная терапия, в которую я верю, это бихевиоральная терапия, когда застенчивого, закомплексованного человека просто физически учат подавать руку или делать книксен, говорить те или иные фразы при знакомстве. Мне это кажется куда более эффективным, чем долгий психоанализ. Поэтому я глубоко уверена, что люди, живущие по каким-то стилистическим правилам, быстрее создают нормальное общество. Надо жить в чистом помещении, например. – «Закон профессора Преображенского»? – Да. Внешняя и внутренняя чистота. Просто не надо плевать в колодец. Там где чисто, там не гадишь. А там, где уже валяется один окурок, хочется и десять бросить. Поэтому очень важно, как люди выглядят и как они к себе относятся. И не случайно, когда только началась перестройка, когда у людей в России появились первые денежки, эти денежки пошли на то, чтобы изменить свой внешний образ. Над этим можно было смеяться. И иностранцы смеялись. Они говорили: «У вас здесь в спальных районах девушки ходят на шпильках, на которых у нас не ходят на большие приемы, они наряжаются в Versace, а наверняка живут в страшных трущобах». Да, на Западе человек уже в семнадцать лет думает, когда и где он возьмет кредит на квартиру, сколько лет он его будет выплачивать. Есть какие-то глобальные ценности быта, более важные, чем одежда. Но в стране, где все было предельно унифицировано, где не было индивидуального лица, именно одежда оказалась первоочередной ценностью. По ней встречали. – Вспомни, какой радостью было появление всевозможных шампунейѕ – Да! Но ведь не в самом шампуне дело, дело в том, что при помощи этого шампуня человек мог сделать из себя то, что в нем было скрыто, появилась возможность показать, что человек сильный, красивый и умный. Пусть сперва это не всегда получалось, пусть принимало комические формы, но людям этого хотелось. Это нормальное и правильное желание. И когда мы говорим о моде, есть два аспекта. Первый и главный для меня как директора Дома фотографии – это изменение культурного контекста. Во всем мире модная фотография это самая престижная область, в которой работают топ-фотографы. Там самые высокие гонорары, там самая громкая слава. У них мгновенный контакт с аудиторией, они не ждут посмертных выставок в музеях. У них – многомилионные тиражи. Это звезды, тиражируемые глянцевыми изданиями. Кроме того, модная фотография сейчас выставляется в музеях и лучших галереях, продается на важнейших аукционах и ярмарках. На нее уже никто не смотрит как на прикладную фотографию. Конечно, мне важно, чтобы и у нас искусство модной фотографии соответствовало высочайшим мировым стандартам. – Пока соответствует не всегда. Я посмотрел одну из выставок фестиваля – проекты наших глянцевых журналов, – и муры или очень вторичных вещей там было предостаточно. – Я уже давно ни к чему не отношусь с абсолютной точки зрения. Меня так в математической школе научили: все относительно. Важно движение, а не конечный результат. – Это правда. Наши фотографы за десять лет научились очень многому. – Какое за десять! За пять лет! Они научились тому, чему другие учились многие десятилетия. Надо понимать, что они начали вообще не имея никакой информации. В 98-м я действительно устроила шоковую терапию, выставив сверхзвезд – Мана Рэя, Кляйна, Табара, Сиеффа, Сару Мун, Жан-Поля Гуда. Это был шок. На Западе люди с детства видят эти имиджи – они везде. В журналах, в книгах, на плакатах, на открытках. У нас-то глянцевые журналы выходят сейчас стотысячными тиражами, это так. Но надо учитывать, что у нас отнюдь не каждый может себе позволить купить журнал за цену от тридцати до ста рублейѕ Меня интересовала массовая публика. И она пошла. В этом году мы еще не подводили итоги, но в прошлом году Фотобиеннале посмотрело триста восемьдесят тысяч человек, огромная цифра! Понятно, меня интересовала широкая публика, но меня интересовали и профессионалы. И я сделала жестокий эксперимент, поставив наших фотографов вместе с мировыми звездами, рядом с которыми блекнет огромная армия очень профессиональных стильных и модных западных фотографов. Конечно, они смотрелись не лучшим образом. Но уже в 99-м году они выросли на десять голов. Я считаю, что в этом году были очень удачные и очень самобытные проекты. Конечно, не все, но это естественно. Я считаю, что съемки Фридкеса для Harper’s Bazaar великолепны. Это топ-фотограф международного уровня. Если человек за пять лет вырос до такого уровня, перед ним можно снять шляпу. И об этом говорят западные коллеги. У Фридкеса начинается международная известность. Или посмотри на работы Владика Монро – это очень самобытно, ни на кого не похоже и очень по-русски. Или работы Юрия Разбаша, в первый раз взявшего в руки камеру, мы никогда не знали его как фотографа, – очень интересный проект. Я уж не говорю о Сергее Чиликове, который для меня просто открытие. Да, мы его поставили в «Моду и стиль», хотя он, наверно, никогда не снимал моду и стиль. Но все, что он снимал, ложится туда. И если все будет хорошо развиваться, он вырастет в замечательного мастера. Или – дивный проект Петлюры и Буйвид! Хорош Братков. Так что я против огульной русской ругани, против этого русского штампа – мол, все русское плохо. Да, я знаю, многое было слабее. Но если я сейчас выставлю съемки за год из Vogue или L’Officiel, будет не лучше. Я считаю, что у нас наконец появилась культура работы со стилистом, появилась концептуальная осмысленность. Но есть второй аспект всего этого. Я не просто работаю с модой и стилем в фотографии. Это ведь часть отечественной и мировой истории. Иногда реальной, иногда утопической. В «Моду и стиль» органически попадают и съемки парижских улиц, сделанные классиком фотографии Эженом Атже на рубеже веков, и парижские съемки 50-х Дуано. И точно также я спокойно поставила в фестиваль съемки из архивов ГУМа. Там есть великолепные снимки модельных показов. И была совершенно потрясена, когда некоторые наши арт-критики обвинили меня в искажении советской истории в сторону лакировки сталинского периода. Это абсурд! Мы столько показали до этого фотографий из ГУЛАГа, мы столько уже показывали Родченко. Наша задача – показать историю максимально многогранно, демифологизировать русское сознание и русскую историю. Это единственное, что мне на самом деле интересно. Я считаю, что пока эта страна будет жить мифом о том, что она самая счастливая или самая несчастная, самая лучшая или самая худшая, тешиться тем, что мы какие-то особенные, она никогда не станет тем, что называется нормальной цивилизацией. Хотя для этого у нас есть сегодня все основания. Мы сегодня более или менее включены в мировой процесс. И для меня было очень важно поставить проекты, симультанно проходящие здесь и на Западе. Жерара Юфера мы показали на несколько дней раньше, чем Музей моды в Лувре. Сегодня вам уже не обязательно ехать в Париж, чтобы увидеть актуальную выставку. Сару Мун мы выставили сразу после того, как прошла ее выставка в Нью-Йорке и до того, как она привезет свои последние проекты в Париж. После нас ее работы будут показывать две крупнейшие галереи музейного уровня в Лондоне. Мы показывали на фестивале и новейшие съемки, и исторические. Главное – мне хотелось объяснить людям, что история многослойна. Она – и мечтания, и действительность. Это и провалы, и подъемы. Она никогда не укладывается в один штамп. Например, 20-30-е годы. Действительно, мы в основном представляем себе парады, физкультурников, комсомол. Мы представляем Родченко. Да, он гениально показал эпоху. Но когда меня винят за то, что в этом году мы не показали Родченко – надо быть человеком, с елки свалившимся, чтобы не помнить, что шесть лет мы только тем и занимались, что показывали известные и неизвестные архивы Родченко, что мы сделали персональную выставку Игнатовича и так далее. Когда мы показывали на «Моде и стиле» огромную выставку Гринберга (жившего, кстати, на одной лестничной площадке с Родченко), это тоже о многослойности. У него совершенно другие, чем у Родченко, сюжеты, персонажи и ракурсы. А Эйзенштейн находился между Родченко и Гринбергом, он был и таким, и таким. И сибаритом, персонажем из Серебряного века, и человеком русского авангарда. Надо понимать, что в каждом из нас множество борющихся тенденций, и мы актуализируем то одну, то другую. Часто комисарши жили в одной коммуналке с декадентками, доживавшими свой век в совершенно чуждой им атмосфере. Они донашивали свои кружева, а их соседки ходили в комсомольских косынках. Модная фотография – это не одежда. Это то, как люди чувствуют себя в пространстве, это их мимика и жестикуляция. И мы хотели показать историю через моду и стиль не оценочно. Нам так часто переписывали и оценивали историюѕ В словах это сделать легко. В образах – труднее, они говорят сами за себя. И у нас так недостаточно визуализации истории, что этим должны заниматься еще десять музеев, с десятикратной энергией. Да и тогда мы еще не заполним вакуум. Сделать необходимо невероятно много. Мы уже третий год работаем над четырехтомным изданием «Россия. ХХ век в фотографии»ѕ В ЭТОЙ СТРАНЕ О НЕКОТОРЫХ ВЕЩАХ МОЖНО ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО МАТОМ – Этот вакуум можно заполнить исключительно при помощи фотографии? – Нет, конечно. – Ты знаешь, у меня, признаться, развивается идиосинкразия к фотографии. В какую из галерей, занимающихся современным искусством, ни придешь – в двух случаях из трех по стенам развешаны большие цветные фотографии. На ярмарке современного искусства «Арт-Москва» – сплошь фотографии. Будто все спятили. – Так надо поздравить Дом фотографии, что мы выполнили свою задачу! Мы запустили процесс! – А может пора бросать заниматься фотографией? – Так никто не знает, чем мы займемся дальше! Мы собираемся переименовать наш музей, мы немного меняем активность. Но я, как Ленин, против перегибов. – Да я, собственно, против хорошей фотографии лично ничего не имею. Но когда никаких фотографий так много – это уже невмоготу. – Вопрос-то не в том, что много фотографий, а в том, какие это фотографии. Хорошего много не бывает. А если это плохое – ответственность несет тот, кто его делает и показывает. Это не моя проблема. Любое искусство может быть плохим. Что, лучше, когда наши галереи были заполнены чудовищными картинками и «концептами» из разряда «made in сегодня», выдававшимися за современное искусство? А то, что у нас до сих пор покупают «Три березы» или «Купол вдали», от этого тебя не тошнит? – Я это не вижу, я на такие выставки не хожу. – А, не видишь? Тогда не обижайся на то, что видишь. Ты просто по долгу службы ходишь в хорошие галереи, которые сейчас делают фотографические выставки. До того, как фотографией занялись мы, в Москве была одна фотографическая галерея, «Школа». И я до сих пор очень благодарна Ире Пигановой, которая ее открыла. Благодаря ей я узнала многие имена и приобрела опыт. Но имей в виду, что до первой Фотобиеннале в 96-м в русских музеях были всего три фотографические выставки. Одна, по чистой случайности, в Музее архитектуры, и два раза в Пушкинском. И это при том, что у нас много музеев с замечательными фотографическими запасниками. Но до того, как мы их подтолкнули, они даже не задумывались о работе с собственными материалами. А насчет засилья фотографии – ничего не поделаешь, это так по всему миру. Когда я десять лет назад была на художественной ярмарке в Базеле, фотографии стыдливо показывали на двух стендах. Через пять лет фото заняло целый этаж. Сейчас каждая вторая галерея показывает фотографии. Такой процесс! Если все люди ходят на двух ногах, это не значит, что надо становиться на четвереньки! Все люди пьют чай. Так что же, чай не пить? От чая тебя тоже тошнит? – Сейчас уже подташнивает. Я еще не ужинал, а чаю, кажется, выпил уже чашек пять. – Сейчас тошнитѕ Меня тоже. Но все же не надо этого русского экстремизма, это беда нашей цивилизации! То ничего нет, то много. Много, повторяю, и должно быть для свободы выбора. Хочешь – ходи, хочешь – не ходи. Хочешь – смотри. Хочешь – не смотри. Не нравится – уйди и забудь. Это же свобода! Почему все расстраиваются, когда чего-то становится много? – Ну что ты на меня ругаешься? Я совершенно не расстраиваюсь. – Как не расстраиваться?! Ты же мыслишь так, как здесь мыслит чуть ли не большинство! Ничего не было – плохо. Много всего – тоже плохо. А тебя не расстраивает вот что: я сегодня по городу проехала – в каждой второй витрине продают шмотки. И я думаю: где взять столько людей, чтобы их одеть во всю эту одежду? Тебя не тошнит от того, что одежды столько, что одеть ее невозможно? Ясно же, что ее не раскупят. И что? Закроем магазины? Будем каждому выдавать по паре кальсон? Недавно Тимур Новиков, «неоакадемист», книги жег. Я ему говорю: «Зачем ты жжешь книги?» Он отвечает: «Я жгу плохие книги». А кто ему дал право решать что плохое, а что хорошее? Есть люди, которые пишут книги, которые их печатают, которые их читают. – Я не собираюсь жечь фотографии. А Тимур, да простят меня его поклонники, по-моему, просто неумен. – Я считаю, ни у кого нет права насильно навязывать свое мнение. Ты не можешь ненавидеть фотографию за то, что ее много. Ты можешь ненавидеть такую фотографию, которую считаешь плохой, и по профессиональной обязанности квалифицированно критиковать ее. Но это не значит, что надо запретить ее выставлять. Появилась еще одна выставка, еще одна галерея – слава Богу. У людей появляется выбор. Появляется социальная стратификация, а без нее общество существовать не может. Без нее общество – первобытное стадо. Ну хорошо, у нас теперь апельсины везде продают – что же, мы их выкинем? Хочешь – жри апельсин, хочешь – плюнь! – Замечательно! Ты со мной говоришь так, будто я корреспондент газеты «Завтра». – Я на тебя кинулась потому, что ты не первый мне задаешь эти идиотские вопросы! – Да я просто тебя попровоцировать к утру поближе решилѕ – Ну и получай! Хорошо, я тебя матом не обложила. Кстати, я ведь раньше не то что ругаться матом не могла, но и слушать мне его было невыносимо. А теперь вот научилась. Я этим совершенно не горжусь, наоборот, но в этой стране о некоторых вещах и с некоторыми людьми только при помощи мата и можно говорить. У нас какие-то удивительные люди. Им дали свободу, а теперь они радуются, что им ее хотят лимитировать, устроить «управляемую демократию» и какую-то «вертикаль власти». Ты спрашиваешь – какого черта я здесь сижу ночью на работе? А для того и сижу, чтобы лимита не было, чтобы было чуть больше свободы. В ближайшее время в Московском доме фотографии (Остоженка, 16) вы можете увидеть выставку звезды современной фотографии Лиллиан Бассманн. 8 июня открывается в рамках проекта «Классики российской фотографии» выставка знаменитого военного корреспондента Анатолия Морозова, приуроченная к девяностолетию мастера – вернисаж произойдет в его присутствии. / ПЕРСОНА / ----------------- Натан СЛЕЗИНГЕР: «Я сопричастен» Беседовала Марина ГОНЧАРОВА (N19 от 05.06.2001) Натан Слезингер – продюсер и антрепренер, глава продюсерской компании «Арт Коннекшнз» (США). Несколько лет являлся продюсером лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. В рамках Всемирной Театральной олимпиады этой весной представляет в Театре Эстрады музыкальный спектакль «Грезы любви» в постановке хореографа Аллы Сигаловой с участием «Имперского русского балета». Это второй театральный проект Натана Слезингера в качестве продюсера в России. Первым был спектакль «Калифорнийская сюита» с участием Алисы Фрейндлих и Олега Басилашвили, идущий с неизменным аншлагом уже третий сезон на сцене БДТ и Московского театра эстрады, а также на площадках США, Германии и Израиля. – Что, на ваш взгляд, является главным в работе продюсера? – В первую очередь, надо просто получать удовольствие. Делать только то, что нравится. Когда человек не обладает даром режиссера, актера или художника, но любит это, он может попробовать продюсировать. Я начал, не спеша, и у меня получилось. Сейчас, когда на последней минуте спектакля я выхожу в зал (я всегда так делаю: просто стою у двери), я получаю огромное удовольствие. Чувствую себя соучастником. Я сопричастен. В Америке я долгое время выступал только в роли импресарио и работал исключительно с русскими актерами. Здесь же я занимаюсь продюсированием, то есть пытаюсь собрать команду. – Какие качества необходимы продюсеру? – Конечно, надо хорошо знать экономику. Но самое главное все-таки – любить театр и стараться его понимать. Понимать, что это творческие люди. Мне кажется, что главная задача продюсера, если он поверил в режиссера и актеров, – не вмешиваться в дальнейшем в творческий процесс. Ты должен создать условия для их работы и не думать в этот момент о деньгах. – И все-таки поподробнее. – Сначала нужно найти материал, пьесу. Я просматриваю много пьес. Потом даю их почитать актерам, с которыми хочу работать. Так, например, я принес «Сорри» Глебу Панфилову и Инне Чуриковой. Продюсером этой работы я не выступал, но в Америку спектакль возил я. Сейчас я снова нашел пьесу и хочу, чтобы она понравилась Алисе Фрейндлих и Александру Калягину. Если это произойдет, то, предварительно посоветовавшись с ними, я буду искать режиссера. Все остальное уже делает он. Подбирает остальных актеров, художника и т. д. Я же должен это финансировать. Хороший продюсер находит деньги на постановку. Я плохой продюсер, потому что трачу свои деньги. Хороший продюсер никогда не рискует своими деньгами. Мне, конечно, хочется вернуть их и заработать, именно поэтому подбор пьесы – это моя задача. – А дальше? Спектакль выходит и нужно заниматься так называемой «раскруткой». – Мне не нравится это слово. – Ну, промоушеном. – Конечно, здесь есть свои правила и стандарты. Для начала устраивается пресс-конференция для журналистов. Тут необходимо что-то такое, что сможет привлечь к себе внимание. Хороший материал. И звезды такого порядка, как Алиса Фрейндлих, Инна Чурикова. Или, как в этом проекте, «Имперский русский балет». – За этим следует заключение гастрольных контрактов. Это тоже дело продюсера? – Конечно. Это уже мое дело. Определяется время, сумма. – И каким образом доводится информация до потенциальных заказчиков гастролей? – В данном случае, я еще ничего специально не делал. Но уже есть предложения из других стран. Этот спектакль можно вывозить куда угодно. Язык танца интернационален. Драматический спектакль можно продать только в страны, где есть эмигранты. То же самое происходит и с эстрадой. Русская эстрада востребована только в Германии, Израиле и Америке. – Что, по-вашему, самое трудное в работе продюсера? – Отношения. С актерами, режиссерами. Я начинал работать исключительно со своими друзьями. Самое главное и самое трудное в такой ситуации – сохранить отношения, которые были до этого. Это очень опасный момент. Они все замечательные, но каждый – со своими капризами. Могут быть усталыми, невыдержанными, раздражительными. День на день не приходится. Но если уж начал, надо терпеть до конца. Например, на гастролях в Германии случился настоящий скандал с Алисой Фрейндлих и Олегом Басилашвили. И все из-за того, что осветитель подал свет на 5 секунд позже. Все недовольство вылилось на меня. Четыре спектакля они практически со мной не разговаривали. Обидно было ужасно. Думаю: «Все, отыграем – убью!». Но когда они вышли после последнего спектакля и спросили: «Ну, как?», все, что я сказал, было: «Можете, когда хотите!». К счастью, люди, с которыми я имею дело, обладают огромным чувством юмора и все очень чутко улавливают. – Кто вы по профессии? – Я кинооператор. Закончил ЛГИТМИК. Работал на телевидении, затем в Спорткомитете Союза. Одновременно увлекся и занялся фотографией – снимал для «Советского экрана». Родилась дочь. А я как оператор зарабатывал 150 рублей, хоть и ездил на Олимпийские игры в Гренобль и т. д. Перешел на фото. Снимал для рекламы. Начал зарабатывать по тем временам большие деньги. Кинофестивали, мода. Дом моды Вячеслава Зайцева работал только со мной. Без ложной скромности могу сказать, что стал очень хорошим профессионалом. Все было просто прекрасно. Но моя сестра уехала в Штаты, потому что уехали все родственники ее мужа. И моя абсолютно русская мама, которая до отъезда жила с ними, сказала: «Я не могу больше, поехали». «Ты шутишь», – сказал я. Меня пугало не отсутствие денег – их везде можно заработать. Но я понимал, что потеряю «тусовку». «Я тебя прошу. Я хочу умереть так, чтобы рядом были все дети и внуки». В то время меня пригласили делать сувенирную книгу для Московской Олимпиады, но я сказал: «Хорошо, летим», – и ждать не стал. Подали заявление. Мама, которая много лет работала директором Всесоюзного книжного коллектора, была человеком очень образованным и самодостаточным. Однако никто не мог заменить детей и внуков. – История вашего «вхождения» в Америку выглядит довольно благополучной. Вы быстро смогли решить все проблемы? – Нет, это не так. Мне, уже известному профессионалу, который зарабатывал в Союзе больше, чем любой министр, пришлось все начинать заново. Хозяин взял меня ассистентом фотографа на месяц, дал мне 6 долларов в час. Через 10 дней он спросил: «Ты хочешь остаться на постоянную работу?» Я сказал: «Хочу». Он дал 7 долларов в час. Это знаете на что похоже? Есть два десятиэтажных здания: Россия, а на другой стороне улицы – Америка. Перепрыгнуть с десятого этажа здания «Россия» на десятый этаж здания «Америка» практически невозможно. Надо перейти улицу и постараться попасть на первый этаж. И это уже будет хорошо. Потому что можно попасть и в подвал. Я сделал этот переход. – На первый этаж? – Да. На первый. Главное, наверное, – то, что я в 40 лет не стеснялся спрашивать. И благодаря этому победил. Многие приезжают с убеждением, что они уже все знают и умеют. Ничего подобного. Я стал учиться. – Ну, все равно, у вас легко и быстро как-то все получилось. – Нет. Не легко. В первую очередь надо забыть, кем ты был здесь. И пройти все заново. Позже я стал зарабатывать как фотограф до 200 тысяч долларов в год. Через несколько лет открыл собственное агентство. А в середине 80-х даже стал совладельцем ресторана «Русский самовар» в самом центре Манхэттена. И тут как раз в СССР случилась перестройка, и вся моя любимая «тусовка» потянулась в Америку. Не думал, что так все произойдет. – И вы занялись антрепризой. – Да. Я начал организовывать выступления наших звезд в Америке. Работал со Смоктуновским, Фрейндлих, Стржельчиком, Окуджавой, многими другими. – Ваш первый продюсерский проект в России, «Калифорнийская сюита», оказался удачным. Но это была американская пьеса с участием общепризнанных звезд – Алисы Фрейндлих и Олега Басилашвили. Теперь это музыкальный спектакль «Грезы любви». – «Грезы любви» – совершеннно сумасшедший проект. На меня там, в Америке, смотрят как на сумасшедшего. Это огромные затраты, окупить которые очень нелегко. То, что этот проект состоялся, конечно, – заслуга Аллы Сигаловой. Она гениальная женщина. Именно она собрала всех. Получилась совершенно потрясающая команда: «Имперский русский балет», художник по костюмам Александр Васильев, художник-постановщик Георгий Алекси-Месхишвили из театра им. Шота Руставели. Мне очень хочется показать спектакль в Штатах. Я видел танго на Бродвее – «Tango Forever». Немного скучно. Подумал, что русские могут сделать гораздо лучше. Возникла мысль сделать спектакль на основе танго, и оказалось, что Алла Сигалова давно хотела сделать такой спектакль на основе уникальных записей танго. Так мы нашли друг друга. То, что получилось, то, что мы сейчас показываем в Театре Эстрады, превзошло все мои ожидания. Думаю, что спектакль успешно пройдет по Европе (контракты уже заключены). Но главная моя мечта все-таки – чтобы он появился на Бродвее. Тогда я, конечно, заработаю. Вот так. Это мечта, но связана она и с деньгами. – Как вы стали продюсером Бродского? – Я уже даже не помню, кто нас познакомил. Видимо, кто-нибудь в том же «Самоваре», совладельцем которого Бродский стал уже после того, как я продал свою долю Барышникову. То, что это знакомство состоялось, конечно, – огромное счастье для меня. Не могу сказать, что мы дружили. По-моему, простой смертный не может быть на равных с гением. Но я нашел свою «нишу». Это еда, анекдоты и женщины, о которых я мог говорить часами. Здесь мы были на равных. Он читал лекции в университете неподалеку от Нью-Йорка, а я приезжал иногда из Бостона и привозил вкусную снедь. Мы садились за стол и часами травили анекдоты. Иосиф их знал сотни. И вот однажды я решился предложить Бродскому турне по Америке. Он рассмеялся: «О чем вы говорите, Натан? Я же не Кобзон и не Алла Пугачева. Кто пойдет на мое заумье?» И все-таки согласился. Залы ломились от зрителей. Я никогда не забуду вечер в Нью-Йорке, когда зал на тысячу мест был уже заполнен, но еще человек триста штурмовали кассу, в которой билетов не было уже за неделю. И Бродский меня попросил: «Натан, а давайте впустим всех». Люди сидели в проходах, свешивались с балконов и чуть ли не висели на люстрах. Тогда он впервые спустился в зал, и окружившая его толпа еще с час его не отпускала. Я видел, что он был по-настоящему счастлив. Конечно, работа с Бродским, так же как и с другими нашими великими ушедшими, – это для меня особо значимо. – Что вы могли бы посоветовать молодому человеку, который сейчас без особых средств соберется переехать в Штаты? – Я бы посоветовал не ехать (смеется). Сейчас здесь все интересно и ново. Я уверен, что в России сейчас любой может заработать деньги. Во всяком случае, все мои товарищи – в основном, творческие люди – добились успеха. При этом никто из них не занимается «теневым бизнесом». И, конечно, сегодня жизнь у них сегодня лучше, чем была, когда я уезжал. Думаю, все зависит от того, что ты ищешь. – И все-таки люди продолжают уезжать. – Я думаю, тем, кто едет сегодня, психологически гораздо легче. Во-первых, они знают, что у них есть возможность вернуться обратно, во-вторых, они могут продать квартиру и выехать из страны с какими-то средствами. У меня было 500 долларов на всех и не было возврата. Был только путь вперед. Я знал, что никогда обратно не вернусь и не увижу друзей. К счастью, все совершенно неожиданно изменилось. Но тогда никто не мог этого предположить. – Вы часто приезжаете в Россию. Если бы финансовые возможности не позволяли этого делать, вам было бы намного тяжелее? – Конечно. Хотя я хорошо ощущаю себя в Америке (это страна, которая не вытирала об меня ноги), меня постоянно тянет сюда, в Россию. Русская культура мне намного ближе, чем американская. Я воспитан на русской культуре. Я люблю ее. Этого из моей памяти не вычеркнуть. И Москва хорошеет и молодеет на моих глазах. В отличие от моих старых школьных подруг. Да, я живу Америке. Там у меня вся семья. Год назад умерла мама, ради которой я уехал. Спектакль «Грезы любви» посвящен ей. В программке написано: «Галине посвящается». Так ее звали все, даже моя жена и мой внук. Мама похоронена в Америке, и для меня выбора тоже уже не существует. Там мои дети, их жизнь. Тем не менее, мой внук говорит на русском языке. Я счастлив, что мой сын, который, должен признаться, по-русски говорит довольно посредственно, женился на русской девочке из Нижнего Новгорода. Кстати, совсем недавно, 17 апреля, родился еще один мой внук. Назвали его Александр. / РАЗГОВОРЫ / --------------------- Резюме – по «мылу» Анна КУБАСОВА (N19 от 05.06.2001) MONSTER ПРЕТЕНДУЕТ НА ЕВРОПЕЙСКИЙ РЫНОК На прошлой неделе онлайновое агентство по трудоустройству Monster (США) заявило о своем намерении приобрести одно из крупнейших европейских кадровых агентств в Интернете – Jobline International. Monster собирается заплатить за Jobline International $115 миллионов, купив тем самым целевую аудиторию в Швеции, Норвегии, Дании, Швейцарии и Финляндии. По словам Йохана Бреннера, председателя совета директоров Jobline International, если сделку одобрят акционеры, то Monster автоматически становится владельцем 20 сайтов по поиску работы во всем мире. Бреннер считает, что слияние Jobline International и Monster приведет к появлению крупнейшего онлайнового агентства на европейском рынке труда с самым большим территориальным охватом. РЕЗЮМЕ НА САЙТЕ HOBSONS 31 мая завершилась интернет-ярмарка вакансий для IT-специалистов из Восточной Европы. В течение трех дней компания Hobsons Virtual Careers Fair проводила круглосуточный диалог молодых IT-специалистов с потенциальными работодателями. Посетители интернет-ярмарки, предварительно разместившие свое резюме на сайте Hobsons Virtual Careers Fair, могли получить ответ от того или иного работодателя: насколько они (соискатели) конкурентноспособны на сегодняшнем рынке труда. Некоторым претендентам работодатели, среди которых были Dresdener Bank, Accenture, CMG и Siemens, даже сразу предлагали заключить контракт. Все участники интернет-ярмарки могли принять участие в виртуальных семинарах на тему трудоустройства иностранных IT-специалистов. У россиян, не успевших принять участие в ярмарке, и сейчас есть возможность ознакомиться с текущими вакансиями на сайте Hobsons Virtual Careers Fair (http://www.hobsons.com), и отправить свое резюме по электронной почте. ТРАТИТЬ БУДУТ БОЛЬШЕ Кадровые службы крупных компаний Великобритании довольны услугами on-line-рекрутинга и в дальнейшем планируют увеличить расходы на размещение объявлений о найме персонала в Интернете: таковы результаты исследования, проведенного компанией Forrester Research. Как правило, услуги подобных зарубежных web-сайтов для работодателей платные. Что не смущает 44% работодателей, пользующихся их услугами и собирающихся тратить еще больше денег на поиск новых сотрудников через Интернет. Хотя 12% опрошенных работодателей все-таки собираются снизить затраты на поиск персонала в Сети. / РАБОТА / / вакансия, вакансии, трудоустройство / / ИНТЕРНЕТ / ------------------- Сергей ЮШЕНКОВ: «Корабль идет в неверном и опасном направлении» Разговаривал Михаил КАЛИШЕВСКИЙ (N19 от 05.06.2001) Сергей Юшенков – известный политик, один из демократов «первой волны», в прошлом преподаватель Военно-политической академии им. Ленина, полковник. В 1990-93 годах – народный депутат РФ, депутат Госдумы I, II и III созывов (фракция СПС), заместитель председателя думского комитета по безопасности. На днях отказался вступить в «новый» СПС и заявил о намерении создать «оппозиционную, реально либеральную, демократическую коалицию» (возможное название – «Союз демократических сил») на основе возглавляемого им движения «Либеральная Россия», организации «Российские налогоплательщики» во главе с Владимиром Головлевым, а также других демократических партий и движений, тоже отказавшихся войти в СПС. – Сергей Николаевич, ваш отказ войти в «новый» СПС вы объяснили не только несогласием с уставом этой партии и ее организационными принципами, но еще и тем, что там под прикрытием либеральной риторики на самом деле возобладала консервативная позицияѕ – Это я просто деликатно выразился, все-таки был в гостях – на съезде уже чужой для меня партии. – Что вы, собственно, имели в виду под «консервативной позицией»? – Начнем все-таки с того, что «Либеральный манифест», принятый съездом, вполне приемлем. Я его разделяю. Во всем, что касается общих деклараций и принципов, у нас расхождений нет. Расхождения начинаются в области практической политики – когда СПС вырабатывает свое отношение к тем или иным событиям в обществе, когда он голосует за те или иные законопроекты, когда он что—то предлагает власти. Здесь лидеры СПС забывают о своем либерализме и поддерживают совсем нелиберальные начинания Кремля, иногда даже кое в чем забегая вперед по отношению к Кремлю. Вот, например, план урегулирования конфликта в Чечне Бориса Немцоваѕ – План, который вы назвали «полуфашистским». – Да, я назвал его «полуфашистским», хотя, наверное, «полу» можно и отбросить. Этот план в принципе соответствует всему тому, что делал Третий рейх. Правда, фашисты не декларировали, а просто делали. А здесь да, просто декларация. Но мы—то знаем, что действительность обычно идет дальше деклараций. Посмотрим, что там есть. В частности, там сказано, что губернатором Чечни должен стать нечеченец. Так уже было – советская власть всегда ставила в республиках вторым секретарем, но фактически первым лицом (это, естественно, не декларировалось) представителя нетитульной нации. У Немцова же это провозглашается совершенно открыто! И совершенно открыто ставится под сомнение способность чеченского народа создать свою государственность – дескать, чеченцы разделены на тейпы, и тому подобное. Далее говорится, что право наций на самоопределение должно быть выброшено на свалку истории. Причем без уточнений. Немцов даже не утруждает себя анализом того простого факта, что право нации на самоопределение реализуется в различных формах – от национально-культурной автономии до полного отделения. Он также не принимает во внимание, что отрицание права на самоопределение противоречит не только международному праву, но и нашей конституции, где о России говорится как о федеративном государстве. Не знаю, кто придумал и написал этот план, Борис Ефимович или его советникиѕ – А как вы думаете, это Борис Ефимович написал? – Знаете, главное, что он его провозгласил. Когда Немцов представлял план как свое личное предложение, меня это особо не задевало. Мало ли какие глупости рождаются в наших головах. Но когда он стал рекламировать его в качестве плана, предложенного организацией, в которой я лично состоял, тут уж, как говорится, ни в какие ворота. Все пункты этого плана друг друга стоят. Например, предлагается огородить колючей проволокой мятежную часть республики. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Фактически каждый житель, проживающий в этой мятежной части, заранее объявляется преступником только потому, что он там живет. Короче говоря, там много маразма. Трудно поверить, что все это писалось в трезвом уме и твердой памяти. Но вот ведь в чем дело: подобный же маразм составлял основу фашистской идеологии. Невольно перед глазами встает такая вот картина: один из фюреров говорит: гауляйтером Белоруссии должен быть не белорус, а, скажем, Эрих Кохѕ А возьмем нынешнюю ситуацию со свободой слова – в высших эшелонах СПС то и дело говорят о том, что для либерала собственность важнее свободы. – Разве тезис о том, что собственность важнее свободы, нашел отражение в программных положениях СПС? – Нет—нет, в программных документах этого, конечно, нет. Повторяю, они—то вполне приемлемы. Речь идет о конкретной политике. Я назвал эту политику консервативной, но по сути она ультраправая. Если бы это действительно была консервативная политика, ее можно было бы приветствовать. Но, к сожалению, в нынешнем СПС уже перешагивают рамки консервативной политики. Вряд ли настоящие консерваторы – в западном понимании – одобрили бы чеченский план Немцова. – Ну, а вы—то сами как видите выход из чеченской ситуации? – Во-первых, нужно не декларировать наведение конституционного порядка, а действовать в рамках конституции. Я, конечно, отдаю себе отчет, что в Чечне существуют бандитские вооруженные формирования. На территории Российской Федерации их, несомненно, не должно быть. Кто же с этим спорит? Кто будет спорить, что нельзя было не замечать захвата заложников, рабства и тому подобного? В Чечне совершались грубейшие нарушения прав человека. Но бороться с ними государство должно в рамках своей конституции, своего закона. Государство отличается от бандитских формирований тем, что оно не может действовать так, как действуют бандиты. Следовательно, первый шаг, который нужно сделать в Чечне, и я тысячу раз об этом говорил, это введение чрезвычайного положения. С очень четкими, определенным целями, с сообщением в международные организации, прежде всего в ООН, как это и предусмотрено законом о чрезвычайном положении. Чтобы это проходило через Совет Федерации, чтобы был соответствующий парламентский контроль, и так далее, и тому подобное. – А что вы думаете о переговорах с администрацией Масхадова, о возможности признания независимости Чечни? Это допустимые вещи? – Да, вполне допустимые. Я считаю, что договариваться нужно со всеми – и прежде всего с теми, кто непосредственно воюет. Что толку договариваться с Кадыровым или Гантамировым? То есть с ними, конечно же, нужно вести диалог. Правда, не знаю о чемѕ Но воюют-то боевики Масхадова, и коль скоро льется кровь, и коль скоро сам Масхадов готов идти на переговоры с Москвой без каких-либо предварительных условий, то надо этим воспользоваться! Если в результате переговоров будет сохранена хотя бы одна человеческая жизнь, то это уже много значит. Но, конечно, простых решений здесь уже нет. Они, может быть, и были в 1994 году, но после начала войны, повторяю, простых решений, увы, не существуетѕ Кстати, все сегодня ругают Хасавюрт, я тоже не в восторге от Хасавюрта, потому что соглашения, подписанные ранее в Назрани, были, с моей точки зрения, более адекватными. Но разорвала-то назранские соглашения федеральная сторона. Разорвала потому, что надеялась решить такую сложную проблему просто – с помощью танков. А это нигде не получается, нигде в мире. Да, терроризм – одно из самых опасных проявлений сепаратизма. Мы это видим на примере Испании, Великобритании, на Ближнем Востоке. Конечно, терроризм нужно искоренять. Но нужно понимать, что одно только насилие, одно только силовое решение – оно вызывает лишь ответное насилие, и все. Вы можете, конечно, решить эту проблему, но – лишь уничтожив всех чеченцев. Тотальное уничтожение всего народа: вот что на самом деле, вне зависимости от официальных деклараций Кремля, стоит за всеми его действиями. Вы убиваете одного человека, в ответ убивают ваших людей. И все – дальше убийства продолжаются до бесконечности. – А независимость Чечни – это такое вечное табу или она когда-нибудь может стать предметом обсуждения? – Вы знаете, на данный момент я считаю невозможным вообще говорить о независимости. По многим причинам, о которых можно рассуждать очень долго. Поэтому я назову только одну причину: предоставив независимость Чечне, можно спровоцировать и другие республики на то, чтобы они добивались своей независимости с помощью насилия. Я против насилия. Я думаю, что при решении проблемы совместного проживания разных народов главный приоритет – это права личности. Права и свободы личности выше прав и интересов наций и государств. Как только вы нарушаете этот фундаментальный принцип, так сразу же во имя какой-то общности или государства вы начинаете творить самые гнусные преступления. Мне кажется, что стремление к независимости любой ценой должно быть оставлено в 20 веке. А для 21 века существуют цивилизованные методы решения таких проблем. Мне нравится, например, швейцарский опыт. Там кантон имеет право отделиться от Швейцарской Конфедерации, но при этом он должен выплатить определенную сумму за нанесенный конфедерации в результате выхода ущерб. Более того, если кантон не может компенсировать ущерб, конфедерация готова предоставить ему кредит, чтобы он расплатился. В общем, подобные вопросы должны решаться не силой, а с помощью цивилизованных механизмов. Скажем, путем референдума. Кстати, история свидетельствует, что во имя национальной независимости очень часто совершаются чудовищные преступления, причем в личных, корыстных целях. И в Чечне это доказано со всей убедительностью. Как с одной, так и с другой стороны. – Вернемся к СПС. Как известно, в отношении Кремля руководство СПС занимает такую позицию: кремлевскую политику поддерживаем постольку-поскольку, то есть поддерживаем либеральные реформы в экономике, но выступаем против авторитаризма в политической области, в частности, против подавления свободы слова. Насколько, как вы думаете, оправдана такая позиция и насколько она искренна? Действительно ли лидеры СПС верят в либерализм Кремля, и есть ли он, вообще, по-вашему, в Кремле – этот либерализм? Ведь либеральных слов было сказано довольно много, а реально в экономике сделано довольно мало. В политической же сфере сделано, наоборот, достаточно, и Кремль проявил себя здесь вполне отчетливо. Так вот, не является ли кремлевский либерализм исключительно конъюнктурным, пиаровским ходом? – Я все эти вопросы сформулировал бы короче и грубее: возможно ли проведение либеральной политики с помощью диктатуры? На мой взгляд – нет. Примеры Чили или Южной Кореи не годятся. Хотя бы потому, что мы не Чили и не Южная Корея. К тому же, несмотря на диктатуры, существовавшие в Чили и Южной Корее, в конечном итоге все равно был взят курс на построение гражданского общества и правового государства. – Но ведь отечественные поклонники Пиночета так и говорят: сначала с помощью авторитаризма проведем либеральные реформы, а потом уже перейдем к демократии. – Да, говорят. Но как—то не вспоминают, что было перед этим «потом», чего это «потом» стоило и как оно потом аукнулось. К тому же все мы учились в школе, читали Достоевского о «слезе ребенка» – разве для нашей российской ментальности такое «потом» подходит? Правда, ментальность ментальностью, но обществу в целом она пока, увы, не принесла положительного результата. Но я все равно против того, чтобы реализовывать либеральные идеи с помощью диктатуры. Либеральные идеи можно реализовать только с помощью демократии. – Я все же хочу снова спросить: в Кремле есть либерализм или нет? И в зависимости от этого – имеет ли поддержка «постольку-поскольку» под собой хоть какие-то основания? – Если говорить о риторике, то либерализм в Кремле есть. И Илларионов формулирует либеральные тезисы, и Греф, и Кудрин. А вот насколько либерализм реально присутствует в кремлевской политике – это большой вопрос. Пока все определяется высокими ценами на нефть, внятных шагов в направлении либерализации экономики, к сожалению, нет. – Выходит, пока идет всего лишь пиаровская кампания? – Что здесь можно сказатьѕ Видимо, не является пиаровским ходом введение единой ставки подоходного налога. Вот, наверное, единственная заслуга правительства. Все остальное – пока слова. Для меня либерализм начинается с открытости бюджета. У нас сейчас бюджет ужасно закрыт – не только в военной сфере, но по всем другим направлениям. А закрытость бюджета – это основа коррупции, взяточничества и тому подобного. Так вот, правительство упорно не желает раскрывать бюджет. С огромным трудом удалось уговорить правительство, чтобы в бюджете на 2001 год оно открыло хоть несколько закрытых статей. Я уверен, что в 2002 году закрытость бюджета сохранится. Потому что это не просто тенденция, это курс. К тому же проталкиваются вещи неприкрыто антилиберальные. Ну, например, какую бы доктрину, подписанную президентом, вы ни взяли – доктрину информационной безопасности, или военную доктрину, или внешнеполитическую доктрину, – везде проводится одна четкая мысль: самой высшей ценностью являются интересы государства. Все нужно приносить в жертву интересам государства. При этом что такое интересы государства, нигде членораздельно не сказано, но подразумевается, что это прежде всего интересы Кремля, интересы чиновничьего класса, хотя в адрес чиновничества и говорится много всяких строгих слов. Но по сути и доктрины, и идущие вслед за ними законодательные акты, такие, например, как закон о партиях, свидетельствуют, что у нас усиливается не гражданский контроль за государством, силовыми структурами, а наоборот – жесткий, силовой контроль государства за гражданским обществом. Даже партии, которые во всем мире являются посредниками между государством и обществом, у нас превращаются в приводные ремни Кремля. Это очень опасный курс, и он очень четко обозначен. И говорить, что мы поддерживаем это, а не поддерживаем то, все равно, что на корабле, несущемся на мель или на скалы, рассуждать так: курс, в общем, правильный, и мы его в целом поддерживаем, но только надо регулярно давать пайку команде и справедливо ее распределять, а еще кино чаще показывать. Бессмысленность политики «постольку-постольку» совершенно очевидна. Необходимо прежде всего добиться смены курса корабля – корабль идет в неверном и опасном направлении! – Немцов, Гайдар, Чубайс – они этого что, не понимают? Или здесь что—то другое, может быть, лицемерие? А может быть, они все-таки надеются, что смогут как—то повлиять? – Да, я думаю, что они действительно пытаются убедить капитана корабля, что надо все-таки немножечко повернуть судно. – То есть здесь не шкурные интересы? – Безусловно, не думаю, чтобы шкурные интересы преобладали. Мне хочется надеяться, что здесь просто ошибка. Что это избыточная вера, избыточный компромисс со стороны лидеров СПС. Не всех, правда. Вот Гайдар наверняка просто ошибается. А насчет других лидеров СПС я не уверен, что речь идет только об ошибке. По-моему, там многое связано с иными целями и задачами. Наверное, не случайно они так цепляются за исполнительную власть. – Вы хотите сказать, что их позиция во многом обусловлена задачами, скажем так, обеспечения индивидуальных властных перспектив? – Можно и так сказать. Мне, например, было совершенно непонятно решение Кириенко бросить фракцию ради места в исполнительной власти. Впрочем, власть – это та—а-акой наркотик! К нему очень быстро привыкают, и когда человек отходит от власти, у него начинается ломка. Отсюда соответствующие выкрутасыѕ – Как вы считаете, будущее СПС абсолютно однозначно? Его ждет участь приводного ремня? Или, с учетом того, что наряду с «прагматическим» в партии есть еще и «правозащитное» крыло, СПС все-таки сможет превратить себя в партию правой оппозиции? – Я убежден, что самая прагматичная позиция – это правозащитная позиция. Ведь хорошо известна максима Сахарова: нравственная политика является самой прагматичной политикой. Идея разделения прагматичности и правозащиты вбрасывается сознательно, вбрасывается она последователями Проханова и Невзорова. Самый яркий и талантливый последователь Невзорова Михаил Леонтьев все время об этом говорит с телеэкрана, а ученик Проханова Максим Соколов делает то же самое на страницах газет. Впрочем, в последнее время он тоже фигурирует на телеэкране. По-моему, обеспечив носителям подобных идей широкий доступ к телевидению и позволяя им одурачивать население, власть совершила грубую ошибку. – Почему же ошибку? Может быть, ей так надо? – Тогда тем более к этой власти нужно должным образом относиться. В общем, искусственное деление на правозащиту и прагматизм понадобилось для идеологического прикрытия использования одной из демократических организаций, для уничтожения демократического движения как такового. Все больше прихожу к выводу, что «проект СПС» – это второй удачный проект, разработанный на Лубянке. Первым был «проект ЛДПР». Сейчас рекрутируются кадры, в основном из бывших комсомольских работников и работников спецслужб, для работы в СПС. – Значит, вы считаете, что процесс перерождения СПС необратим и оставшиеся там «правозащитники» ничего поделать не смогут? – Я не думаю, что они там надолго останутся. Уйдут они оттуда. – Тогда этот проект лопнетѕ – Нет, он не лопнет, потому что общество чаще руководствуется не реальностью, а неким образом этой реальности. Образ этот последовательно насаждается, тем более, что многие люди не очень интересуются политикой, не очень в ней разбираются. Поэтому образ СПС как демократической партии еще долго будет жить в головах – вернее, в сердцах – избирателей. Впрочем, я очень надеюсь, что процессы в СПС еще обратимыѕ Хотя нет – надежды мало. – Но вы же не ставите под сомнение искренность либеральных убеждений того же Гайдара? С ним—то как же? – Нет, не ставлю. Но я не уверен, что Гайдар там долго продержится. – А Немцов? – Ну, Немцов в своей стихии!.. Ему и поводок подлиннее дали, чтобы он мог подальше отходить и лаять на своего хозяина. – Тогда возникает вопрос о вашем движении «Либеральная Россия», которое вы намерены сделать значимой праволиберальной партией, основой настоящей правой оппозиции. Каковы шансы на успех с учетом 5-процентного барьера, нового закона о партиях, места, занимаемого «Яблоком» и тем же СПС на политической арене? Вы рассчитываете выполнить все требования, предъявляемые к политической партии новым партийным законом? – Движение «Либеральная Россия» зарегистрировано минюстом более года назад. Оно имеет отделения в 55 регионах и объединяет в основном представителей малого и среднего бизнеса. Все требования нового закона мы, без сомнения, выполним. Но главное – есть ли потребность в такой партии, в такой оппозиции? Уверен, потребность существует. Потребность именно в либеральной партии. Ведь СПС – это уже не либеральная партия, а «Яблоко» – еще не либеральная партия. «Яблоко» – это социал-демократическая партия. Я с уважением отношусь и к социал-демократической идее, и к консервативной идее. Но чисто либеральная ниша свободна. Нет ни одной политической силы, которая могла бы не только идентифицировать себя с либеральной идеей, но и реально быть либеральной партией, выражающей интересы прежде всего среднего класса, интересы малого и среднего бизнеса. Другой вопрос, насколько я и мои друзья сможем убедить избирателей, которые разделяют наши взгляды, что мы действительно способны эффективно представлять их интересы. Этот вопрос связан с очень многими проблемами – организационными, финансовыми, информационными. Я надеюсь, что в конце концов мы сможем привлечь к себе избирателей хотя бы тем, что не стремимся уничтожить демократическое движение, как это делает СПС, который образовался путем уничтожения других демократических организаций. Мы же, наоборот, преобразуя «Либеральную Россию» в политическую партию, как этого требует закон, обращаемся к другим демократическим партиям с предложением объединиться в широкую коалицию. Мы надеемся, что те партии, которых не пустили в СПС, придут к нам, и мы на равных, партнерских основах заключим союз. В России очень много людей – и среди представителей малого и среднего бизнеса, и даже среди олигархов, – которые заинтересованы в создании такого рода партии. Хотя бы потому, что бизнес заинтересован в существовании нормальной и эффективной системы сдержек и противовесов в самой власти. Он должен быть заинтересован в структуризации гражданского общества, в создании нормальной среды для воспроизводства, если хотите, стереотипов рыночного сознания. А это невозможно без наличия социальной базы в лице малого и среднего бизнеса. Все больше и больше осознавать это начинают, повторяю, даже олигархи. Я недавно встречался с Березовским. Березовский очень четко это понимает. И в той мере, в какой наши стратегические интересы будут совпадать, мы будем сотрудничать с ним в создании оппозиционной праволиберальной коалиции. – А какую роль, по вашему мнению, сейчас объективно играет Березовский в российской политической жизни – если отвлечься от его, так сказать, субъективной личности? – Березовский вблизи власти – это один Березовский. Березовский, которого «равноудалили» от власти, – это совсем другой Березовский. Если раньше Березовский полагал, что на судьбы страны можно влиять, имея лишь доступ к телу первого лица в государстве, то теперь у него этого доступа нет. Хочет он или не хочет, но он вынужден понять, что даже для простого выживания бизнесу необходимо создание совершенно иных институтов, институтов гражданского общества, что их должно быть много и они должны работать. Я послушал Березовского, и в этом «новом» Березовском мне понравился его отказ от поисков рычагов для решения каких-то вопросов только внутри власти. Он начинает понимать, что должна работать система, которая сама регулирует все процессы. То есть должно появиться гражданское общество. Если такая система не появится, то, увы, применительно к России придется распрощаться с идеей «конца истории», о котором говорил Фрэнсис Фукуяма. Другими словами, распрощаться с надеждой на утверждение в России либеральных ценностей и демократии и смириться с неизбежностью исторической катастрофы для нашей страны. По-моему, в России найдется достаточно людей – и бизнесменов, и просто смельчаков, – чтобы, несмотря на жесткий политический режим, заняться работой, которая в конечном итоге обеспечит победу в России демократии и либерализма. / РАЗГОВОРЫ / ------------------- Приглашаем на работу няньку... В бордель Андрей МОСКАЛЕНКО (N19 от 05.06.2001) Как уже сообщал «i» (№ 17/2001), впервые в России стартовала информационная кампания, основная цель которой – предостеречь молодых россиянок, отправляющихся на работу за рубеж: их могут использовать в секс-индустрии. Начало кампании положено в Нижнем Новгороде, где состоялась пресс-конференция под названием «Продажный секс и секс-торговля: есть разница? Есть опасность!» ОПАСНЫЙ ЗАРАБОТОК Сейчас сотни добровольцев – активистов коалиции «Ангел», объединяющей 43 женские правозащитные общественные организации по всей России, распространяют в Москве, Нижнем Новгороде, Ярославле, Петрозаводске и Санкт-Петербурге плакаты, брошюры и значки с призывом: «Не попадайтесь на ложные обещания, ознакомьтесь с фактами». А недавно в московском социальном центре открылась выставка «Опасный заработок». Большая часть выставленных экспонатов – рекламные объявления типа: «Срочно! Работа для девушек за границей. Опыта работы и знания языка не требуются. Зарплата высокая. Интим исключен». Так организаторы кампании пытаются проинформировать общественность о быстром развитии такого криминального явления, как секс-торговля, выдаваемого за услуги по трудоустройству за рубежом неквалифицированного персонала в гостиничном или ресторанном бизнесе. А попав за границу, молодые россиянки становятся отнюдь не горничными или официантками – как им «гарантировали» частные лица или посреднические фирмы без соответствующей лицензии Департамента внешней трудовой миграции Миннаца РФ, – а дешевыми проститутками, у которых «благодетели» отбирают документы и последние деньги, лишая их тем самым возможности вернуться на родину. Несмотря на то, что и местные, и международные правоохранительные органы знают о криминальной деятельности секс-вербовщиков, не существует закона по борьбе с сексуальной торговлей. Например, Уголовный кодекс РФ запрещает торговлю детьми, но в нем ничего не сказано о торговле женщинами. Вывоз женщин за рубеж с целью сексуальной эксплуатации не рассматривается российским уголовным правом как отдельный состав преступления. Именно поэтому организаторы кампании призывают к скорейшей ратификации Конвенции о борьбе с транснациональной организованной преступностью, где отдельным протоколом выделена торговля людьми. Я НЕ Я – И ПРОСТИТУТКА НЕ МОЯ. ПОЛОВИНА РОССИЯНОК, ОТПРАВЛЯЯСЬ НА РАБОТУ ЗА РУБЕЖ, ЗНАЮТ, ЧТО СТАНУТ ПРОСТИТУТКАМИ Какая-либо информация о случаях переправки российских женщин за границу на «интимную» работу поступает через Интерпол или российские посольства и консульства, в которые обращаются сами секс-рабыни. Однако оплачивать их возвращение в Россию очень часто приходится родственникам. И даже те женщины, которые отважились просить помощи у государства – оказавшись в России, не обращаются в милицию с заявлением на «рекрутеров» – просто из—за недоверия к российским правоохранительным органам. Кстати, сами работники МВД считают, что проблема торговли женщинами находится в исключительной компетенции нашего МИДа и консульских служб за рубежом. Ведь правонарушение в отношении той или иной выехавшей женщины совершается на территории иностранного государства. А МВД на то и министерство внутренних дел – ему и в России забот хватает. У МИДа же конкретных решений данной проблемы тоже на наблюдается. Пока уголовное преследование владельцев этого доходного бизнеса ведется лишь в связи с делами, расследование которых происходит в рамках сотрудничества с иностранными правоохранительными структурами. СПРАВКА «i» По данным ООН, годовая прибыль мировой торговли женщинами в секс-индустрии оценивается в $$7.000.000.000-12.000.000.000. ОНИ ЗНАЛИ, НА ЧТО ИДУТ По данным российского министерства внутренних дел, почти половина россиянок, занимавшихся проституцией за рубежом, знали о характере их будущих занятий еще до отъезда. Показателен и тот факт, что когда активисты «Ангела», распространявшие листовки с предупреждением у консульств ряда стран, пытались вручить их женщинам, ожидавшим получения визы, – они натолкнулись на примерно следующую реакцию: «Не вмешивайтесь в наши дела – мы сами знаем, на что идем». Остальные выезжавшие из России рассчитывали на получение временной работы за границей – естественно, не в сфере секс-индустрии. Им, как правило, обещали высокооплачиваемую работу в качестве официанток, горничных, сборщиц фруктов, фотомоделей, нянь и танцовщиц. Женщины сами обращались к частным лицам и псевдорекрутинговым фирмам, организовывавшим их выезд из страны, и лишь попадая к «работодателям», они узнавали, чем им предстоит заниматься. ЕХАЛИ, ЕДУТ И БУДУТ ЕХАТЬ Вывоз россиянок за границу с целью сексуальной эксплуатации – даже тех, которые идут на это вполне сознательно, – следствие, а причину надо искать в экономической ситуации, сложившейся сегодня в России. Зарплата по имеющимся в службах занятости вакансиям остается очень низкой (смотрите «i» № 18/2001). Каждый второй оклад – ниже прожиточного минимума. Сохраняется дискриминация по полу и возрасту. На работу очень плохо берут женщин с малолетними детьми. Перечень предлагаемых вакансий ограничен: продавец, швея, уборщица, воспитатель, врач, медсестра и учитель. Поэтому-то тенденция к увеличению числа женщин, желающих найти работу за границей – пусть нелегальную, не всегда безопасную, – сохранится. ОТ РЕДАКЦИИ: Конечно, польза от проведения подобных информационных кампаний, направленных против развития такого криминального явления, как торговля женщинами, выдаваемого за трудоустройство за рубежом – очевидна. Но не стоит забывать, что аналогичная проблема существует и внутри России – и масштабы ее ничуть не меньше. Молодых провинциальных россиянок привозят в Москву или Санкт-Петербург и на таких же кабальных условиях заставляют заниматься проституцией. Только об этом мало кто говорит всерьез. СПРАВКА «i» По неофициальным данным, из России ежегодно выезжают около 50.000 женщин репродуктивного возраста, завербованных в секс-индустрию. Основные страны-импортеры отечественных секс-рабынь – Турция, Израиль, Италия, Германия и Испания. / РАБОТА / / вакансия, вакансии, трудоустройство / / ЖЕНЩИНЫ / -------------------- НЕГРЫ В ГОРОДЕ Люка БУБЕНКОВА (N19 от 05.06.2001) В своем далеком детстве я была уверена, что на свете существует только три страны: Рига (у меня там бабушка живет), Москва и Африка (может, из-за того, что там жил и работал доктор Айболит, а может, по какой-либо другой метафизической причине). Сейчас сильная внутренняя связь с черным континентом (из прошлых жизней, что ли?) не ослабевает, и я дружу с людьми из Африки. О жизни в совершенно другой стране, среди людей другой расы можно писать научные работы, можно проводить исследования, анализировать, делать выводы. Можно написать статью о жизни африканцев в России или взять интервью у какого-нибудь студента Университета дружбы народов. А можно просто поболтать. За чаем с пряниками, шагая по сугробам, посматривая в телевизорѕ И вот что у нас с ними получилось. (Все слова проговорены в дружеской беседе; все фотографии сделаны в Москве; рисунки нарисованы африканскими юношами (тема: Африка) по моей просьбе.) ЖИЗНЬ И БЫТ Нельзя однозначно сказать, как им тут живется – хорошо ли, плохо. Всем по-разному. И зависит это только от них самих – точнее, оттого, насколько горячие африканские люди способны сохранить в своей душе жаркое солнце своей родины. Если способны – оно согревает их здесь и в двадцатиградусную московскую зиму. Если нет – они страдают, готовя еду на электроплите «Заря-88», моясь под ржавой водой общественного душа, бегая в туалет в другое крыло корпуса, толкаясь в московских автобусах в час пик. ѕНет, я не жалуюсь. Все равно я уже здесь, и ничего с этим не поделаешь. У нас в семье пятеро детей, все разбросаны по разным частям света: в Бразилии, в Португалии, в России. Я оказалась здесь. Ну и что, что холодно. Зато не так дорого и очень интересно, потому что все время возникают какие-то проблемы, которые необходимо решатьѕ А домаѕ Я тут, в Москве, выхожу утром на балкон, и знаешь, что я вижу? Океан и белый песок, волны и небо. Нет, мне не грустно об этом вспоминать. Сейчас я живу здесь, в этой стране. Я уже привык. Но ностальгия просыпается, когда смотрю рекламу «Баунти». Думаю, это где—то неподалеку от нашего дома снималиѕ (о чем—то задумывается). Да, пятнадцать месяцев осталось – и потом домой. ѕЛюбое действие, которое у нас кажется элементарным, в России вырастает в целую историю. Надо покупать одежду на рынке или в магазине. У нас—то тепло, никто и представить себе не может, что на свете существуют дубленки или шерстяные рейтузы. Фрукты покупать в Москве очень дорого, а у нас они висят на каждом шагу, и никто не ест. ѕи не надо предъявлять регистрацию, и не надо путаться в падежах, родах и числах, и не надо бояться скинхедов, милиционеров и терактов. Оказавшиеся в России теплолюбивые люди в большинстве своем не унывают. Напевая под нос песню камерунских крестьян или мавританских рыбаков, идут на общественную кухню. В тапочках из крокодильей кожи и с замороженным минтаем под мышкой. Рядом с российскими студентками, сосредоточенно чистящими килограммы картошки, они готовят минтая и треску, находя их вкус не менее приемлемым, чем вкус океанской рыбы-попугая. ѕМы покупаем на Черемушкинском рынке коровьи головы. Ты что, они такие вкусные – там же мозги внутри! Варим (я обычно варю, а Бишоп соус готовит) со специями. У нас есть такое блюдо (произносит что—то совершенно неповторимое) – из кукурузы, типа каши. А в магазинах здесь кукурузной крупы нет. Мы вместо нее варим манку. (Дальше меня приглашают к столу, на котором стоят три блюда: одно – с чем—то красным (это соус), другое – с термически обработанным содержимым коровьей головы, третье – с манкой. Приборов нет. Зачерпывается манка, из которой скатывают шарик, похожий на котлету, и этим шариком уже пользуются как прибором – цепляют мясо, макают в соус). Вообще, ты знаешь (говорит, жуя), я люблю очень гречку. И рисовую кашу с молокомѕ Устройство быта – синтезированное: Африка – Россия, гречка с верблюжатиной, манка с карри, линолеум и босые черные ноги. Но иногда тоска все-таки приходит. И сидит студент из Зимбабве у обогревателя зимним вечером, поет ослабевшим от голода голосом, рисует в альбоме далекие моря, пустыню, пальмы и солнце, делает сквозь слезы домашнее задание по сопромату. Если совсем скучно (порой бывает просто страшно выходить из дома), можно телевизор посмотреть: многие в восторге от советских фильмов (цитируют «Бриллиантовую руку», «Кавказскую пленницу» и т. д.), новости опять же. Потом можно с друзьями собраться и обсудить сложившуюся ситуацию во временной родине. Вот если бы я был президентом России, я бы точно нашел путь, на котором бы ваша страна стала лучшей в мире. Во-первых, вам нужны солнечные батареи, чтобы не было так холодно зимой. А то в такой мороз ни о чем другом думать невозможно, кроме того, как бы согреться. А потом уж я развернулся бы. С выборами, скорее всего, проблем не возникло бы. Думаю, что 70 процентов сразу бы проголосовали. За кого? Как за кого – за меня: ведь я темнокожий, значит, иностранец, а по-вашему мнению, иностранцы всегда живут лучше, чем русские. Значит, я знаю путь и могу спасти Россию. У меня только одна проблема: не могу выговорить Кар и Ческесс (пытается следующие 20 минут выговорить «Карачаево-Черкессия»). Вот видишь (когда наконец получается произнести по слогам и громко), уже полдела сделано. Я способный. Президент что надо. С горячим сердцем, но замерзший. И вот еще что: если в стране будет темнокожий президент – ни один милиционер уже не пристанет к представителям национального меньшинства. Мы возвращались однажды ночью из клуба на такси. Втроем. Останавливают нас менты, проверяют документы. А потом и говорят: выходите, мол, из машины, щас пурген пить будем. Это зачем, интересуемся. Как зачем? Пургенчику выпьем, героин и выкакаем. Обыскали, раздели, еще обыскали. Пока мы им денег не дали, они не отстали – хотели в отделение везти. И так всегда. Считают нас за идиотов. А мы иногда себя и чувствуем идиотами, потому что абсолютно беспомощныѕ не хочу больше об этом говорить. Тут один милиционер все время приставал к студентам из Гвинеи-Бисау: вымогал деньги у вновь прибывших, запугивал, угрожал. А на прошлой неделе из Гвинеи-Бисау приехало, наверное, человек сто. Так вот все те, кто только что приехал, объединились с теми, кто уже давно здесь, позвонили в свое посольство, кого-то оттуда вызвали, проректора университета позвали; собрались все аудитории и пригласили этого милиционера войти. И вот он вошел, и все сразу стали кричать, говорить ему, что он был не прав и как он был не прав. ПРО РУССКИХ МУЖЧИН ѕЗнаешь, у меня друг был, Павел. Павлик (произносит «Павлык»). Мы с ним в метро познакомились. Я за его пуговицу косичкой зацепилась (это об удобстве африканских причесок). А если бы не зацепилась, никогда бы не познакомились. Ведь ваши русские парни такие застенчивые. Стоят себе в уголочке, смотрят на все. Слушают музыку и песни, но никогда не поют, смотрят, как другие танцуют, но никогда не танцуют сами. Счастливый случай помог нам наконец встретиться, познакомиться и понравиться друг другу. До этого я долго хотела, чтобы у меня русский парень был. Но как только ты начинаешь действовать, проявляешь инициативу, они пугаются и убегают. Я ведь не просто симпатичная девчонка, я даже не просто красавица! (смеется), я суперкрасивая девчонка, с потрясающей фигурой и так далее (заливисто смеется). И многие русские ребята почему-то считают себя недостойными такой красоты и счастья. А у него очень красивые глаза были. Такие светлые и глубокие. На небо похоже. Я в них смотрела, и – как это говорят? – мир переворачивался. Думаю, нет, это не со мной происходит. Кто это, почему он рядом, почему он такой и почему мы такие разные? Первое время я все погружалась в это чувство: когда тебя не просто тянет к парню, а когда чувствуешь что—то неимоверно сильное. И такое не—о—дно—зна—чно—еѕ Это чувство заставляет тебя не просто любить, а думать. Нет, надо сказать правильнее – мечтать. Потом нам было просто хорошо. Он был очень нежный, заботливый. Пытался мне всегда угодить, угадать каждое желание. И в жизни, и в сексе. И все время у него такой вид, как будто он меня от кого-то защищает. Потом эта его самоотдача мне надоела. Он жил мной – это да, очень по-африкански – и от меня того же требовал взамен. Ну, слушай, я так долго теперь уже не могу: мне надо по сторонам смотреть, друзей у меня много, парни красивые вокругѕ ѕИз—за чего мы с Димой ссорились? Меня его родители – как это? – достали. Страшные зануды. Консервативные. Смотрят на тебя с таким подозрением и спрашивают что—то вроде: у вас дома шалаш или глиняный дом? Носите ли вы там у себя одежду? Почему вы общаетесь с нашим сыном? Нет, это было выше моих силѕ ѕДумают, что если я из Африки, то в их стране должна спать с ними и это для меня очень хорошо, а для них обычно. А другие мне нравятся – такие высокие и большие (как в русских сказках их зовут – богатыри?), такие сильные и улыбаются. Вообще ваши русские мужчины мне иногда кажутся слишком умными и серьезными. И спокойными. Вот это и притягиваетѕ О РУССКИХ ДЕВУШКАХ ѕУ меня была девушка, которая все время врала. Красивая и веселая, но врала постоянно и без особой на то надобности. Пришлось ей дать отставку. Я перестал к телефону подходить, когда ее номер определялся. Так она устроила целый сериал: стащила мою записную книжку и начала звонить всем моим друзьям в пять-шесть часов утра, говорила, что она якобы звонит из Вашингтона. «Ах, мы с ним расстались, и я так волнуюсь, что он не подходит к телефону. Позвоните ему, пожалуйста, ведь я так его люблю и не хочу его терять, а—а—аа!» Меня потом все друзья и их родственники проклинали – еще бы, в пять часов утра звонит какая-то ненормальная и такую чепуху говорит. Я теперь стараюсь быть поосторожнее с русскими девушками – у них такая бурная фантазия! ѕЯ впервые увидел белую девушку, когда мне было уже восемнадцать лет. Это было очень сильное впечатление – полный переворот. Девушка блондинкаѕ Мы летели вместе на самолете. Она еще на меня смотрела. Я и не думал, что такие люди вообще бывают. То есть видел, конечно, по телевизору, представлял себе что—то подобное, но когда сам увидел, и так близко, то просто был в шоке. Если бы я увидел инопланетянина, я бы удивился не меньше. Ты предполагаешь, что такое явление, как красивые блондинки, в природе встречается, но когда сам сталкиваешься с ним, не веришь, что это то, про что ты столько раз слышал. Я помню, что я подумал так: удивительно – вроде человек, но совершенно из другого материала, как—то светится. Интересно, какая она на ощупьѕ Так это было в первый раз. Но сейчас я все равно продолжаю удивляться, как природа создает таких разных людей. И таких красивых. О ЧЕРНЫХ ПАРНЯХ Многие русские утверждают, что существует какая-то психологическая неприязнь к темному цвету кожи, к полным губам и широкому носу. Это «супротив души». А для некоторых этот психологический барьер появился после непосредственно общения с чернокожими. Но в другую сторону. Теперь они не могут и подумать о физическом контакте с НЕчерными. Это я знаю от некоторых своих собеседниковѕ ѕВсе начинается, когда я смотрю, как ОНИ танцуют (говорит красивая москвичка). Для меня очень большое значение имеет то, как человек двигается. В пластике отражается внутреннее состояние. А у них така-аа—я пластика. На лице эмоции. В движениях эмоции. Человек превращается в одну сплошную эмоцию. В чувство. И потом, у африканцев совершенно другое тело. Им даже не надо для этого прилагать никаких усилий. И вот эта их природная сила и красота остается с ними всю жизнь. Вот ты смотришь на негра и не можешь сказать, сколько ему лет – 17 или 37. А на нашего смотришь – и в дрожь бросает: и жир у него отовсюду свисает, и кожа с зеленоватым оттенком. Жуть. ѕЯ, как видишь, не хрупкая белая девушка (говорит парень из Эфиопии, ростом под два метра), поэтому не могу тебе объективно сказать, насколько я крутой. Но мне самому кажется, что я очень крутой. Умею многое и очень хорошо умею. И всегда готов применить это свое умение, чтобы доставить удовольствие не столько себе, сколько другим, особенно русским: красивым и открытымѕ ѕНикто тебе никогда в этом не признается, правды не скажет. Черный парень будет говорить, что русские девушки потрясающе красивые, эротичные, некоторые даже умные и интересные в общении. Все правда. Но иногда мне кажется, что причина этого тяготения – в самоутверждении. Когда они вместе, они утверждаются в своей собственной красоте. Они смотрят сами на себя в противопоставлении, в контрасте. И думают: о, какая у меня красивая нога; о, какая у нее красивая нога; о, оказывается, какие красивые и какие разные бывают ноги. И дело не только в мифической истории про безграничные возможности («Отелло сделал свое дело, мавр хочет еще раз») и физические достоинства. Все дело в новизне и в контрастеѕ И когда чернокожий парень стоит рядом с белой девушкой, это не обязательно реклама фирмы «Бенеттон», может, это любовь. Почему нет? Все люди устроены одинаково, а различия в строении черепа имеют значение только для антропологов. Так вот и выходит, что красивые белые девушки становятся потерянными для русских богатырей. Может быть, это аномалия? Не аномалия. И просто красиво. Тот, кто придумал, что «на вкус и цвет товарища нет», оказался не прав. На определенный цвет товарищи все-таки есть. АФРО-РУССКИЙ ПЕРВОМАЙ НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЭТИХ СНИМКОВ СДЕЛАНЫ В ПЕРВОМАЙСКИЙ ПРАЗДНИК. 1 МАЯ – НЕ АФРИКАНСКИЙ ПРАЗДНИК. ПРОСТО АФРИКАНЦЫ – НАРОД ВЕСЕЛЫЙ, К ЛЮБЫМ ПРАЗДНИКАМ ОТНОСЯТСЯ С БОЛЬШОЙ ЛЮБОВЬЮ И НАШУ БЫЛУЮ, НО ЕЩЕ НЕ ДО КОНЦА УМЕРШУЮ ТРАДИЦИЮ ВЫХОДИТЬ 1 МАЯ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ – ТОЖЕ ПРИНЯЛИ НА УРА. ИТАК, КАЖДЫЙ ГОД 1 МАЯ НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД УНИВЕРСИТЕТОМ ДРУЖБЫ НАРОДОВ ПРЕФЕКТУРА ЮГО-ЗАПАДНОГО АДМИНИСТРАТИВНОГО ОКРУГА МОСКВЫ УСТРАИВАЕТ ПРАЗДНИК. ВОЗДУШНЫЕ ШАРЫ, ТЮЛЬПАНЫ И ФЛАГИ, И НЕ ТОЛЬКО КРАСНЫЕ, НО И ЗЕЛЕНЫЕ, ЖЕЛТЫЕ, ОРАНЖЕВЫЕ. ТАНЦЫ И ПЕСНИ, И НЕ ТОЛЬКО ТРАДИЦИОННЫЕ ПЕРВОМАЙСКИЕ, НО И НАРОДНЫЕ АФРИКАНСКИЕ, САХАРНАЯ ВАТА И ПЛОДЫ ЗАГАДОЧНОЙ ПАПАЙИ. ВЗРОСЛЫЕm И ДЕТИ, БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ, ВЕТЕРАНЫ И ПИОНЕРЫ, КОММУНИСТЫ И МОНАРХИСТЫ, САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ФЕЙЕРВЕРК. А КОГДА СКЛАДЫВАЕТСЯ ВСЕ ВМЕСТЕ, ПОЛУЧАЕТСЯ ВЕСЕЛЫЙ АПОЛИТИЧНЫЙ И ДАЖЕ КОСМОПОЛИТИЧНЫЙ ПРАЗДНИК – МИКСТ ИЗ КАРНАВАЛА, КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ДЕМОНСТРАЦИИ И РИТУАЛЬНЫХ ПЛЯСОК АФРИКАНСКИХ ПЛЕМЕН. /РЕПОРТАЖ/ / отдых, туризм, путешествия, туры, странствия /