Текущий номер

Архивы номеров

LJ

Поиск по сайту

Редакция



бесплатный шуб-тур, шубтур в Грецию, купить шубу в Греции

  Полиграфическая помощь
  Автозапчасти

#5, 9 февраля 2000 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

Русско-японский сыщик "i" (N5 от 09.02.2000) Этот текст хотелось написать, следуя правилам старой орфографии. С ятями, твердыми знаками в конце словъ мужскаго рода и даже с "неприличной" буквой "фита". Но, во-первых, гимназию мне закончить не удалось; во-вторых, речь идет о писателе-современнике. Дверь за сцену Рустам ПЛИЕВ, Никита АЛЕКСЕЕВ (N5 от 09.02.2000) 5 февраля в Театре на Таганке состоялась предпремьера спектакля "Хроники", поставленного Юрием Любимовым по четырем пьесам Уильяма Шекспира - "Ричард II", "Генрих IV", "Генрих VI" и "Ричард III". Идея этой постановки у Любимова возникла много лет назад и только теперь осуществилась. 1 ----------------- Русско-японский сыщик "i" (N5 от 09.02.2000) Этот текст хотелось написать, следуя правилам старой орфографии. С ятями, твердыми знаками в конце словъ мужскаго рода и даже с "неприличной" буквой "фита". Но, во-первых, гимназию мне закончить не удалось; во-вторых, речь идет о писателе-современнике. КТО ОН? Год читающая публика мучалась догадками, о том, кто стоит за Борисом Акуниным. Наиболее убедительным казалось предположение, что за псевдонимом скрывается Григорий Чхартишвили, переводчик, публицист и заместитель главного редактора журнала "Иностранная литература". Недавно плотная завеса таинственности была наконец снята. Григорий Чхартишвили - специалист по японской литературе. В его переводах по-русски вышли книги Юкио Мисима, Ясуси Иноуэ, Кэндзи Мируяма. Но он блестяще работает и с английским языком: благодаря ему русские читатели получили переводы Малькольма Бредбери, Питера Устинова и других английских и американских писателей. Он - составитель двадцатитомной "Антологии японской поэзии". А также - председатель правления осуществляемого Фондом Сороса проекта "Пушкинская библиотека". Еще он автор книги "Писатель и самоубийство", в прошлом году оказавшейся в шорт-листе Малого Букера и повествующей о писателях разных стран и времен, по собственной воле расставшихся с жизнью. Это понятно: в японской культуре, с которой Чхартишвили сроднился, самоубийство воспринимается по-другому, чем у нас. Четверо великих японских писателей ХХ века наложили на себя руки, причем Мисима сделал это по всем правилам самурайского харакири. Странный curriculum vitae для автора детективных романов? На самом деле, нет: книги о Фандорине только и мог написать изощренный и глубокий эрудит. СТАРО-НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ Проект о сыщике Фандорине называется "Новый детективъ". Имеет эпиграф "Посвящается ХIX веку, когда литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом". Пока вышли шесть томов "Новаго детектива", охваченные временные рамки это 1876-91 годы, то есть эпоха, когда литература, в особенности русская, на самом деле была великой. Еще бы: Толстой, Достоевский и так далее... В серии пока изданы шесть книг, повествующих о подвигах Великого Русского Сыщика с 1876 по 1891 год: "Азазель", "Турецкий гамбит", "Левиафан", "Смерть Ахиллеса", "Особые поручения", "Статский советник". Конспирологический детектив, герметичный детектив, повесть о мошенниках и повесть о маньяке, а также политический детектив. В проект Чхартишвили-Акунина, возможно, войдут двенадцать книг. И будут среди них великосветский детектив, декадентский детектив, этнографический детектив, мистический детектив, недетективный детектив. В книгах о сыщике Фандорине есть все, что требуется по жанру. История о том, как юный полицейский чиновничек из обедневшего дворянского рода, не имеющий перспектив, оказывается в центре головоломного расследования и делает головокружительную карьеру. Мы узнаем, как он превращается в суперагента, вопреки всем ужасным препятствиям находящего истину. Более того, иногда Фандорин лично спасает Россию: он раскрывает предателя, благодаря чему русская армия берет Плевну; он же не допускает осуществление плана генерала Соболева (это гибрид генералов Скобелева и Черняева) въехать на белом коне в Стамбул, что неминуемо вызвало бы войну между Россией и европейскими державами. Здесь есть фантастические переодевания и захватывающие погони, зверские убийства и феерические драки, любовные истории, политические заговоры, продажные полицейские, серийные убийцы и прочая, прочая, прочая. Эраст Петрович Фандорин - личность в высшей степени исключительная, если не мистическая. Он обладает невероятной памятью, острейшим умом, сокрушительной интуицией и феноменальной способностью к дедукции. Он владеет восточными боевыми искусствами, умеет задерживать дыхание на невозможное для простого смертного время. Рассуждает и болтает на всех языках. Стреляет без промаха. Пользуется всякими хитроумными приспособлениями. А в любые азартные игры и лотереи ему везет настолько, что он никогда не играет - это слишком скучно. Разве только для пользы дела. Как положено человеку "Века прогресса", Фандорин живо интересуется изобретениями и нововведениями: он одним из первых сталкивается с телефонным прослушиванием и понимает его перспективность, пропагандирует дактилоскопирование, обзаводится пишущей машинкой Remington - настолько портативной, "что всего два человека могут переносить ее с места на место". Внешность Фандорина неотразима. Это стройный господин с нежной, юношеской кожей и синими глазами, черными волосами и седыми висками (след страшного душевного потрясения). Он утонченно элегантен, у него изысканные манеры, ни одна женщина не может остаться равнодушна к Эрасту Петровичу. Но он ни в коем случае не ловелас, поскольку сердце его разбито. НИНДЗЯ-БЕЛЛЕТРИСТ Словом - весь набор, необходимый для увлекательного чтения. Главное же - Чхартишвили-Акунин хороший словесник, он владеет разными языковыми регистрами, причем делает это без навязчивости. Книги о Фандорине это, безусловно, стилизация. Другой писатель, менее искушенный и лишенный того вкуса, который присущ Акунину, измучил бы читателя "характерными" словечками, "словоерсами" и прочей "правдоподобной" дребеденью. Здесь этого нет. Нет и того, чего можно было ожидать от япониста Чхартишвили - неумеренного использования темы Ниппона. Это приятно. Мы узнаем только, что Эраст Петрович отправляется на службу в Японию. Овладевает японским языком, дзюдзуцу и приемами ниндзя, практикует дзенскую медитацию и привозит с собой в Москву верного слугу и друга Масахиро, члена общества "якудза". Ca suffit, ItХs enough, милостивые дамы и господа. Очень хорошо ведь и то, что если кто-то в этих книгах высказывается не по-русски, то без непозволительных ошибок. В нашей беллетристике, к несчастью, это редкость. Автор Фандорина, как положено профессионалу-гуманитарию, дотошен в отношении к материалу. Возможно, историк, специалист по второй половине XIX века, заметит какие-то неточности. А "москвовед", превзошедший Гиляровского своими знаниями старой Москвы заметит, что Хитровка в царствование Александра III несколько отличались от того, что описано в "Новомъ детективе". Но для обычного интеллигентного читателя такие тонкости не важны. В случае, когда современник пишет об ушедшей эпохе, неминуема актуализация. Ею Чхартишвили пользуется тактично и с иронией. Да, "финансовая пирамида", созданная мошенником Момусом, называется "Баттерфляй", а ее символ - радужная бабочка. Международный супер-киллер Ахимас Вельде - полу-чеченец. Время от времени акунинские персонажи впадают в обычную болтовню по поводу небывалого аршина, которым Россию не измерить. Слова же, вложенные в уста адвоката Плевако, очень похожи на те, которые мог бы сегодня произнести по телевидению Генри Резник или Генрих Падва. Но это не вызывает раздражения или пустой радости - глядь, мол, и тогда вроде все было так же. Нет, эпоха Фандорина остается замкнутой в себе. Она, как положено литературной, придуманной, а не исторической эпохе, самодостаточна и отвечает только за себя. Это и делает проект "Новый детективъ" столь захватывающим. Не уверен, что Б. Акунина станут читать фанатки Марининой из ЖЭКа или те, кто способны, шевеля губами, мусолить изделия Доценко. Ну и ладно, Господи прости. Но вменяемый человек про Фандорина по разным причинам прочтет с удовольствием и пользой. Доказательство - книги купить трудно. Они продаются, как горячие бублики. СОХРАНЕНИЕ ПУСТОТЫ Что же такое, все-таки, творение Акунина-Чхартишвили? Неумеренные толкователи уже сравнили его с текстами Умберто Эко (особенно по поводу "средневекового детектива" "Имя розы") и даже с Хорхе Борхесом. Это передержка или непонимание задачи, поставленной автором. Было бы ужасно, если бы Акунин задрал перед собой планку быть Борхесом. Что такое борхесианские зеркала, ветвящиеся тропинки и расследование убийств при помощи Каббалы, филолог Чхартишвили знает хорошо. Не менее сведущ он и в рецептах великого культуролога и семиотика профессора Эко, умудрившегося на своей постмодернистской кухне испечь два мировых бестселлера. Нет, Чхартишвили, как мне кажется, делает более скромное, но от этого не менее важное дело. Он заполняет пустоту. И при этом, будучи человеком, понимающим правила игры по-восточному, эту пустоту не замусоривает, а структурирует. Ведь что такое нынешняя российская литература? Это либо мерзость, разноцветно переливающаяся на книжных развалах, либо "серьезная" литература, числящаяся в списках Букера, Анти-Букера, "Триумфа" и Госпремии. Иногда умелая, но почти всегда скучная, вязкая и до последней тоски идеологизированная. Интересная по большей части только участникам этих списков, друзьям, родственникам, литературным критикам и, возможно, издателям. Или - культовая мура писателя Пелевина, доносящего до умов незрелых россиян вульгаризированную версию "шизоанализа", заоблачных высот в котором достигли Павел Пепперштейн и Сергей Ануфриев с их романом "Мифогенная любовь каст" и Владимир Сорокин, проживающий сейчас в Японии. Чхартишвили сконструировал то, чего не хватало. Качественную литературу для чтения. К ней сейчас стремятся многие. Невозможно же вечно писать для единомышленников, западных славистов и враждебных отечественных критиков. Тот же Сорокин, создатель заведомо нечитаемых текстов, в прошлом году издал роман "Голубое сало", сохраняющий все качества его письма, но при этом коммерчески вполне успешный. Но книги про Фандорина, пожалуй, пошли дальше. Это идеальное чтиво. Характеры "Новаго детектива" будто вырезаны из картона или рисовой бумаги, и это позволяет каждому читателю выстраивать из них в своем собственном иллюзорном пространстве любые мизансцены. В этих книгах иногда сворачивают скулы, а то и занимаются "расчлененкой", но кровь и мясо не хлюпают и не пахнут, как в бандитских новорусских покет-буках или в страшном сорокинском романе "Роман" (Акунин, конечно, немножко пошалил по поводу Сорокина в повести "Декоратор", отрицательный герой которой радует своих жертв, раскладывая их внутренности красивыми узорами). Григорий Чхартишвили сделал многое. Он нашел в нашей литературе пустое место и не загромоздил его лишними вещами, мыслями и чувствами. Никита АЛЕКСЕЕВ Впрочем, об Акунине и Фандорине лучше узнать от их создателя. "i" поговорил с Григорием Чхартишвили. - Григорий Шалвович, представляете ли вы себе Фандорина при советской власти? В 1917-м ему будет шестьдесят один год, у него рискованная профессия, но он здоровый человек, вполне может дожить. - Серия должна состоять из двенадцати книг. Однако, Фандорин становится все более автономным от меня, так что он может умереть раньше. - Не является ли псевдоним Б. Акунин намеком на то, что книги о Фандорине - это террористический, анархистский подрыв русской литературы? - Борис Акунин не имеет никакого отношения к Михаилу Бакунину. Точно так же, нет никакой связи между журналистом Фандором, преследовавшим Фантомаса, и Фандориным. Имена у них такие, вот и все. Я думаю, что для правильного прочтения акунинских книг это надо понять. А я - вовсе не террорист по отношению к литературе, хотя иногда бомбу метнуть хочется. - Если Фандорин все же доживет до совдепии, он сможет работать "спецом" в ЧК или в милиции? - Я не могу себе представить Фандорина сотрудником при советской власти. Все эти службы находятся в удивительно плачевном состоянии. Все-таки раньше общество жило по правилам, хотя, конечно, эти правила нарушались. Сейчас нарушение правил стало нормой. - Фандорин, будучи агентом спецслужбы, никогда не высказывает свои политические воззрения. Все-таки, они у него есть? - В последнем опубликованном романе, "Статском советнике", вокруг него все политизированы. Он - нет. И он входит в противоречие с обществом. - Сможет ли ваш герой японизироваться до конца, защищать родину так, как защищали своего сюзерена самураи, начать писать "хайку"? - Ну, он и так верен долгу. Японцем он, конечно, не станет. Это невозможно. А "хайку" писать - это все-таки не его задача. Он их переписывает тонкой кисточкой на рисовой бумаге. - Почему на обложках серии использованы коллажи великого немецкого сюрреалиста Макса Эрнста? - Мне кажется, мы занимаемся почти одним и тем же. Он в 20-30-е годы использовал гравюры XIX века, чтобы через них создать свой мир. Я, спустя много времени, пытаюсь при помощи русской литературы второй половины того века увидеть происходящее вокруг. Я тоже перерисовываю гравюры. /Культура/ -------------------- Дверь за сцену Рустам ПЛИЕВ, Никита АЛЕКСЕЕВ (N5 от 09.02.2000) 5 февраля в Театре на Таганке состоялась предпремьера спектакля "Хроники", поставленного Юрием Любимовым по четырем пьесам Уильяма Шекспира - "Ричард II", "Генрих IV", "Генрих VI" и "Ричард III". Идея этой постановки у Любимова возникла много лет назад и только теперь осуществилась. ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ТЕАТР? Михаил Булгаков, один из любимейших авторов таганского мэтра, обожал ходить в Большой театр на одряхлевшие спектакли. Такие, где декорации пропылились, второй состав исполнителей поет кое-как, а оркестр играет позевывая. Булгаков бравировал своей ретроградностью, но на самом деле был реформатором в драматургии и очень тонко чувствовал театр - вспомним его пьесы или книгу о Мольере. Любимов всегда дорожит репутацией новатора и борца с консерватизмом. При этом его новый спектакль производит впечатление deja vu. Время идет, любимовский театр - конечно, какие-то новинки есть - остается все тем же. Какая-то часть зрителей по старинке пытается "читать между строк" и обнаруживать сходства между персонажами английской истории в шекспировской интерпретации и действующими лицами современной российской политики. К счастью, напрасно: этот спектакль все же не из разряда шестидесятнических упражнений в эзоповом языке. Это театр о театре. Сделанный мастером-шестидесятником по всем законам разработанного им стиля. Первое впечатление - спектакль плохой и рыхлый, несмотря на динамизм: из четырех "Хроник" Шекспира, которые в обычном исполнении растянулись бы часов на восемь, Любимов, по его собственному выражению, "склепал" представление, длящееся меньше двух часов. Декорации Андриса Фрейбергса, главного художника Национальной оперы Латвии (металлические леса) заставляют вспомнить постановки Боба Уильсона тридцатилетней давности. Музыка, написанная замечательным композитором Владимиром Мартыновым, явно не относится к числу его лучших произведений, и, вместо того, чтобы быть стержнем, просто маркирует действо. Фонограмма хрипит, а звукорежиссера не взяли бы на работу в захудалый ночной клуб. Актеры помоложе лазают по лесам и производят всякие физкультурные телодвижения. Актеры постарше стоят, ходят, сидят и лежат, а также громким голосом читают текст. Любимов настаивает на том, что его театр - авторский, что актеры для него просто инструменты, но этими инструментами он пользуется как-то странно для хорошего дирижера. Они не настроены, а вместо ожидаемого гобоя вдруг бухают литавры. Ощущение такое, будто Любимов заявил: "Ну вас всех к черту! Я давно знал, что делать вы ни хрена не умеете, и научить вас все равно ничему невозможно. Такая вот у меня авторская концепция". В общем, проще всего сказать: любимовские "Хроники" хронически находятся где-то далеко на периферии "пространства театра". Но странное дело: оторваться невозможно. Ткань спектакля рвется, расползается, зияет провалами. Нелепая патетика раздражает, актерская "читка" смахивает на завывания провинциальных трагиков былых времен, телодвижения на лесах кажутся пародией на мейерхольдовскую "биомеханику". И вдруг понимаешь: так и надо. Неважно, сознательно Любимов этого добился или нет, однако он ясно продемонстрировал, что театр и жизнь - одно и то же. В том смысле, что жизнь обычно несуразна и дурно срежиссирована. И при этом она, жизнь, захватывает. Поэтому и невозможно отвести глаза от происходящего на сцене. Специально для этого спектакля Любимов прорубил в задней стене сцены три большие двери, которые выходят на Садовое кольцо. Время от времени они раскрываются, и за декорациями и актерами видишь, как валит снег, как проходят незнакомые люди, озабоченные своими проблемами, как тащутся в пробке автомобили. Хочется подняться на сцену, пересечь ее и выйти туда, в пургу. Но задаешься вопросом: а что, собственно, театр - происходящее на сцене или там, в "реальной" жизни? Но в этих окнах можно увидеть и другое. В ключевые моменты православной литургии распахиваются Царские врата, и глазам верующих предстает обычно недоступный алтарь. В любимовском спектакле алтарем оказывается темный и шумный город. Это сильный образ. Станиславский, один из идолов Любимова, сказал, что театр начинается с вешалки. Это понятно. А где он кончается? Можно ли и нужно ли верить в театр? И можно ли вообще ни во что не верить... Я НЕ ХОЧУ СТРОИТЬ ИЗ СЕБЯ ЦАЦУ Накануне прогона в Театре на Таганке Юрий Любимов дал пресс-конференцию. 83-летний мастер вновь изумил остротой ума, живостью реакции и превосходным чувством юмора. Время от времени он перехватывал у журналистов инициативу, и пресс-конференция из протокольного мероприятия превращалась то в мастер-класс, то в великолепный моноспектакль. Не обошлось без казусов: одна дурочка-журналистка спросила Любимова, кем он себя чувствует, живым или мертвым, и он ответил: "Обожаю такие вопросы. На них отвечать проще всего". И так шарахнул кулаком по столу, что индикаторы магнитофонов зашкалило. На вопрос корреспондента "i" , почему он не воспользовался блестящей фразой Марка Твена "Слухи о моей смерти несколько преувеличены", мастер бросил - "Это уж очень затаскано". Вот что отвечал Любимов на вопросы корреспондента "i" и других участников пресс-конференции: - Юрий Петрович, вы несколько раз говорили по поводу "Хроник", что это спектакль, не имеющий политических аллюзий. Но вы его ставите в то время, когда Россия живет догадками о своем политическом будущем. Уильям Шекспир писал свои пьесы во времена Елизаветы Кровавой. Нам трудно восстановить, что видели современники Шекспира в его пьесах. Но можно предположить: они вычитывали из них что-то про себя, видели в Фальстафе Жириновского или Гайдара. Вы говорите, что "Хроники" - поэтический, музыкальный, ритмический спектакль. Не обедняете ли вы Шекспира, лишая нас кукиша в кармане? - Если люди на аллюзиях помешаны, то они возникнут. - Вы из "Хроник" сделали компрессию, многочасовые пьесы довели до полутора часов. - До часа пятидесяти минут. - Не обеднили ли вы Шекспира, отказавшись от его социальной агрессии, от его способности говорить на сиюминутные темы, сведя свое решение Шекспира к вечным ценностям, к поэзии и музыке? - Я ко всем своим злодеяниям должен причислить обеднение Шекспира? Я, знаете ли, думаю, что сейчас надо делать короткие и ироничные спектакли. Из "Марат-Сад", который должен длиться четыре часа, мы сделали час тридцать пять. И выиграли время. Из солженицынского огромного романа мы сделали "Шарашку", час тридцать восемь минут. - В этом нет уклона - я понимаю, что слово ужасное - к постмодернизму, к "клиповой" эстетике? - Дело в том, что театр - это такое дело, когда усилия уходят впустую. А мой театр - называйте это уклоном. У меня уклон к коротким спектаклям. Есть режиссеры, делающие театр на шесть часов. Бог с ними, но я не хочу корчить из себя цацу и верить, что зрители не начнут зевать. Дай Бог мне и моим артистам выдержать хотя бы два часа. А еще - чеховское ружье. Повесили на стенку, если оно не выстрелило, значит, драматург, режиссер и артисты не отстрелялись. Но - нет запаха пороха, может, это хорошо? Может быть, это и есть демократия? Может, ружье висит просто так? - Когда вам было интереснее работать, в доперестроечные, в перестроечные, в нынешние времена? - В перестройке я не участвовал, ибо меня до этого попросили не участвовать в происходящем в стране. Так что эйфории у меня не было. А когда мне было интереснее? Когда получалось, когда компания подбиралась соответствующая. Я вообще не понимаю высоких слов про вдохновение и ответственность. Театр - дело глупое, это мастерская. Мы Шекспира клепали-клепали, а что склепали - вам смотреть. - Мы посмотрим. Но как вы относитесь к публике? Она та же, что когда-то, в "те времена"? - Она другая. Она стала разнородной. Я говорю об общем состоянии, в котором пребывают жители России. Раньше все бежали к социализму, теперь бегут в разные стороны, и кто-то начинает понимать, что лучше бежать сюда, к смыслу. Публика очень разношерстная, но я надеюсь, слава Богу, что нас посещают те, кто что-то видит. А что вы все такие мрачные? - Это вы такой веселый. А нам что делать? - Про "что делать" у Чернышевского и Ленина спросите. - Многие говорят о том, что и театр, и церковь сейчас теряют притягательную силу. Считаете ли вы, что надо шире открывать ворота, завлекать публику? - Театр с церковью не имеет ничего общего. Церковь - это вера, а в театре фиглярничают, в театре ремесло. В театре обслуживают на свой манер, и хороший театр - это высокий стиль обслуживания. Церковь же - это ваш внутренний мир, и каждый в нее может прийти только своим, личным путем. Но помните - в этой стране уже почти век, как все было разрушено, и удивительно, что что-то вообще здесь сохранилось. Здесь все время забывают о прошлом. Несколько дней назад было шестьдесят лет со дня гибели замученного великого театрального человека. Я развернул все газеты - и ничего. Помните, как его звали? Правильно, Мейерхольд. И если нация теряет свое прошлое, у нее не будет будущего. - Вы "склепали" Шекспира. Что в ваших планах? - "Театральный роман" Булгакова, чтобы посмеяться над собой. И "Евгений Онегин" Александра Пушкина. "Театральный роман" я предлагал ведущим деятелям российского искусства, Ефремову Олегу Николаевичу и Ульянову Михаилу Сергеевичу. Говорил - давайте разберемся с собой. Они ответили: ты разбирайся, потом вместе посмеемся. - Работая над "Хрониками" Шекспира, вы задумывались о втором значении названия? - Знаете, я себя полным хроником не считаю. В меру своей испорченности. А эту постановку я давным-давно задумал вместе с Александром Аникстом, главным нашим шекспироведом. Он был уверен, что Шекспир сам написал свои тексты, а я в этом иногда сомневаюсь. Ну, неважно. Меня вызывали к начальству и объясняли, что эти "Хроники" неуместны. В результате я поставил "Гамлета". Понятно почему: вопрос "быть или не быть" для коммунистов был решен в сторону "быть". И это мне многое сказало про коммунистов: они решили жить вечно и вскорости развалились. - Мы говорим о спектакле, которого пока не видели... - Пожалуйста, извините. Актеры подустали, и сегодня прогона не будет. Приходите на спектакли, а пока я перед вами - конферансье ансамбля НКВД. Что-то вы здесь сидите все какие-то скучные. Не то пришли ко мне потому, что рядом живете, не то мир у нас какой-то виртуальный. - Почему вы не ставите современных драматургов? Все сплошные Шекспиры? - Покажите - поставлю. - Вы собираетесь ставить "Театральный роман". "Зачем трудиться?" "Тетушка" Станиславского, на мой взгляд, один из самых мудрых персонажей русской литературы. Вы согласны? - Да-да. По поводу "Театрального романа" мы сейчас собираем материал. И по поводу Эсхила тоже. Я возил "Медею" в Израиль. Все билеты во всех городах на все спектакли были проданы. Я пытался понять, зачем им "Медея". Почему этот господин, устраивавший наши спектакли, выбрал "Медею" и не побоялся прогореть? Оказалось, что "Медея" в Израиле нужна: там плов из всех национальностей. Там люди одиноки, враждебны по отношению друг к другу и в то же время хотят жить вместе. И древние греки для них оказываются современниками. - У вас есть предложения работать за границей? - Есть. Я понимаю, что вы спрашиваете: "Зачем приехал? Там дела не нашел?" Дело-то в другом. Это театр, который я соорудил, и я не дирижер, который может залететь на три репетиции и отмахать руками. Я за этот театр отвечаю. Отвечаю и за то, что рядом, за стенкой, сидят коммунисты. Они мне когда-то заложили большое окно за сценой. А я теперь им в отместку к этому спектаклю прорубил три двери наружу. Не знаете, кто такие коммунисты? Сходите к ним, к Губенко, поймете. - Зачем вы поддержали Путина? - Я его не поддержал. Я государственный служащий, мне в десять утра позвонили и сказали, что меня ждет премьер-министр, он тогда исполняющим обязанности еще не был. Я по должности был обязан поехать. Раньше я и не к премьер-министру ездил, а к третьему секретарю райкома, а жена меня внизу в машине с врачом ждала. Но, простите, в этом письме в поддержку Путина моей подписи нет. А если бы этот театр был мой, а не государственный, я бы на телефонный звонок ответил: "Извините, не могу, у меня репетиция". - Для вас важна реакция зрителей? - Не очень. Мне важна работа. Я вижу, как мы здесь плохо работаем. Мы неаккуратны, невежливы, агрессивны, мы забываем, что должны то-то сделать. Поэтому мы мало зарабатываем и плохо живем. Я и мои артисты стараемся работать хорошо. А реакция зрителей... Чаплин это называл "испытать на собачках". Не обижайтесь. /Репортаж/


Полезная информация:
- работа за границей
недвижимость за границей
- лечение за границей
- эмиграция и иммиграция
- образование за границей
- отдых за границей
- визы и загранпаспорта
международные авиабилеты


  Реклама на сайте

Вскрытие Сейфов и Замков


Перепечатка материалов возможна только при установке гиперссылки на сайт www.inostranets.ru
© iностранец, info@inostranets.ru